Андрэ Моруа. Искусство беседы

Э т и к а

Андрэ Моруа. Искусство беседы

Перевод с французкого М. Вахсмахера, О. Гринберг
"Семейный круг. Превратности судьбы. Эссэ."
Издательство "Олимп": Москва, 1998, стр. 463-491

Афоризмы и максимы

О беседе сентиментальной

То, что зовется обаянием, представляет собой смесь естественности и кокетства, которая нас тревожит и одновременно успокаивает. Обаяние - непринужденность чувств, так же как грация - непринужденность движений.

Неверно, будто мы любим женщину за то, что она говорит; мы любим то, что она говорит, потому что любим ее.

Случается так, что дружба или любовь с самого начала берут слишком высокую ноту. Это плохой признак. Счастье только там, где естественность.

Беседа счастливых супругов проста, безыскусна и приятна; так блюда, приготовленные из обычных продуктов, порою нравятся нам больше самых изысканных кушаний.

Супругам нужен большой запас снисходительности, чтобы выдерживать друг друга на людях. Каждый подмечает в другом деланность и притворство, усматривает в историях, которые рассказывает другой, в чувствах, которые тот выражает, желание нравиться, боязнь кого-то задеть. Родное, близкое тебе существо вдруг оказывается непохожим на себя. Нетерпеливая страсть от этой перемены раздражается и требует объяснений. Истинная любовь такое несовпадение образов тоже, разумеется, видит, но все понимает, снисходительно улыбается и любит еще больше.

Есть женщины, по природе своей прелестные и живые, которые за несколько месяцев замужества тускнеют и гаснут. Их мысли и взгляды муж так высокомерно третирует, что они теряют уверенность в себе, превращаются в существа пугливые, унылые и держатся с видом побитой собаки. Их первому любовнику понадобится много чуткости, чтобы вернуть им доверие к жизни.

Мужчина может обожать свою возлюбленную и при этом бояться, как бы она не сказала на людях какой-нибудь глупости. Он понимает, что только он один ее понимает.

Мужчине и женщине, которые любят друг друга и долго не виделись, после разлуки бывает трудно войти в колею своих прежних бесед. Требуется определенная температура, чтобы произошла необходимая реакция чувств, и возобновившийся разговор должен за считанные минуты пройти все предыдущие стадии любви - так эмбрион за несколько суток повторяет историю развития жизни на Земле.

У иных мужчин, особенно у мужей, выработалась привычка надменно отмахиваться от женских суждений. Женщины это переносят болезненно, и они правы в своей обиде. Бывает, конечно, что из-за неловкости выражения самые глубокие мысли кажутся глупыми или банальными. Но нужно дать себе труд перевести их на нормальный язык.

Мы зачастую получаем удовольствие окольным путем, не от реальных вещей, а от их знаков. У мадам де Севинье начинало взволнованно биться сердце, стоило упомянуть при ней город Экс, где воспитывалась ее дочь. А мы сами...

Мужчины лгут ненатурально. Женщины, которые сами делают это с поразительным мастерством, мгновенно обнаруживают у тех, кого они любят, малейший оттенок лжи. В тоне, каким говорит виноватый мужчина, есть нарочитая непринужденность, и нотки чрезмерной естественности предательски выдают недостаток естественности.

Самая поразительная память - память влюбленной женщины.

По словарю женщины можно легко догадаться, кто были ее любовники, - так Кювье по нескольким обломкам костей воспроизводил облик вымерших животных.

Самые заурядные мысли своей любовницы, принадлежащие ей самой, мужчина всегда предпочтет мыслям глубоким и верным, которые она могла слышать от другого мужчины.

Существо самое ничтожное и пустое может внушить к себе любовь, стоит ему создать вокруг себя таинственный ореол непостоянства.

Зачастую в беседе мужчины и женщины шутливая легкость тона нужна лишь для того, чтобы прикрыть нетерпеливость желания. Сознавая силу, которая их толкает друг к другу, и опасность, которая им угрожает, они словно пытаются защитить свой покой деланным безразличием разговора. Тогда каждое слово - намек, каждая фраза - разведка, каждый комплимент - ласка. Тогда речи и чувства текут двумя параллельными потоками, один над другим, и верхний поток, где струятся слова, - это лишь знаки, лишь символы потока глубинного, где мечутся смутные образы.

При зарождении любви влюбленные говорят о будущем, при ее закате - о прошлом.

Как чудесна беседа, озаренная лучами любви! Самые обыкновенные слова внезапно вспыхивают ярким блеском. Фрукты и овощи под небом Венеции...

Мне нравятся слова Стивенсона: "У всякой беседы есть только три темы: я - это я, вы - это вы, все прочие - это чужие".

Каждый человек окутан покровами таинственной дымки. Большая радость интимных отношений - видеть, как один за другим развеиваются эти туманы, и угадывать за ними истинные контуры духа. Любовь нуждается в том, чтобы тайна рассеялась. Но она не меньше нуждается в том, чтобы тайна осталась. Слишком яркое солнце утомляет, клонит в сон.

Уверенность в том, что их любят, для робких душ благотворна: она придает им естественность.

Когда люди любят долго и счастливо, они становятся настолько близки друг другу, что каждый из них знает, о чем думает в это мгновенье другой. Б. бродит вдоль мыслей любимой женщины с такой же приятной уверенностью, с какой он каждый вечер отправляется на прогулку по своему саду.

О доверительности

Желание рождается из неожиданного соприкосновения двух тел, доверительность - из неожиданного соприкосновения двух восприимчивых натур; и так же, как первого недостаточно, чтобы возникла любовь, так недостаточно и второго, чтобы возникла задушевность.

Пока собеседники не добрались до водоносного слоя воспоминаний, разговор хиреет и чахнет. Стоит им только коснуться этого глубинного слоя - и доверительность начинает бить ключом.

Нет ничего приятнее, чем вдруг ощутить, как к беседе, до той поры сухой и бесплодной, подкатывает из артезианских глубин невидимая еще волна свежести и прохлады.

Люди даже самые скрытные тоже испытывают потребность поверить свои секреты, но они делают это в форме общих идей. И считают себя в безопасности под такою личиной. Впрочем, я и сам, когда пишу эти строки...

Совет - это всегда исповедь.

Система водонепроницаемых переборок бывает необходима в дружбе. Если секреты, доверенные тебе всеми твоими друзьями, размещены в одном общем трюме, тогда крушение дружбы даже с одним из них потянет ко дну все твое существование.

Чтобы не выбалтывать тайн, необходим твердый характер. Скука создает ощущение пустоты и, порождая подобие мощной воздушной тяги, вздымает из глубин души секреты, которые ты предпочел бы там оставить.

Когда откровенность взаимна, это, казалось бы, гарантирует от нескромности. Куда там! Собственные дела в глазах каждого человека настолько несхожи с делами других, что для него вполне естественно выдать чужой секрет и при этом надеяться, что его-то секрет будет сохранен.

Доверительность вынуждает человека любить или ненавидеть тех, с кем он был откровенен. Ибо в конце концов выясняется, достоин ли собеседник такой откровенности, во благо ли он ее употребил.

Овидий не прав. Именно в несчастье человек обретает множество друзей. Быть наперсником счастья - удел и добродетель немногих.

Тот, перед кем вы изливаете Душу, непременно переводит разговор на ваши беды и горести: ему нужно пополнять свой альбом. У коллекционеров признаний, так же как у коллекционеров почтовых марок, всегда остаются в альбомах незаполненные места.

В умении хранить секреты есть свои радости, которые должны были бы сделать из этого качества ходячую добродетель.

"Одно из пренеприятнейших свойств наших болезней, - говорила мадам Дюдеффан, - заключается в том, что, заболев, мы становимся добычею дураков, которые, не ведая, как нам помочь, тащат нам свою скуку и называют это милосердием".

Великий знак доброты - умение забывать воспоминания других.

Иные женщины, чистые и невинные, приписывают себе несуществующие грехи, чтобы было в чем каяться на исповеди; иные души, тихие и безропотные, под воздействием неуравновешенного наперсника впадают в отчаяние. Не в том ли и состоит опасность откровенных признаний?

Доверительность может легко привести к несчастью. Она выявляет родство душ, о котором мы до тех пор не догадывались.

Когда иные женщины просят своих приятельниц не разглашать доверенную им тайну, они делают это лишь для того, чтобы новость как можно скорее распространилась.

Пожалуй, только романисту не составляет труда быть скромным: его признания выходят на люди в маскарадных костюмах.

Большое удовольствие - быть хранителем признаний разных лиц на одну и ту же тему. К тебе сходятся перекрестные мнения и высвечивают различные грани людей и поступков. Особенно приятно, когда острие одного признания плотно входит в зазор другого, полностью завершая картину.

В беседах друг с другом женщины охотно имитируют дух товарищеской солидарности и той доверительной откровенности, какой они не позволяют себе с мужчинами. Но за этой видимостью дружбы - сколько бдительного недоверия, и как оно, признаться, оправданно!

В голосе, которым человек читает вслух, отражается не его подлинная сущность, а то, каким ему бы хотелось быть. Это голос персонажа, каким он себе его представляет.

О злословии

Опасаясь казаться скучными, мы редко позволяем себе доброжелательство к людям, но мы напрасно боимся: это было бы так оригинально.

Каждый убежден, что другие ошибаются, когда судят о нем, и что он не ошибается, когда судит о других.

Если б мы знали других, как знаем себя, тогда даже самые предосудительные поступки показались бы нам достойными снисхождения.

Когда я, провинциал, к тому же воспитанный в семье очень строгих правил, приехал в Париж, первые же услышанные мной разговоры привели меня в ужас. На званом обеде гости с наслаждением перемывали косточки ближним, рассказывая о них смешные и скабрезные истории. Все эти обвинения показались мне злыми и бездоказательными. Стать когда-нибудь предметом подобных сплетен представлялось мне верхом несчастья.

Но с годами я начал замечать, что сама всеобщность злословия во многом подрывает его силу. Если обвинения ложны, они быстро забудутся и человек с характером сумеет должным образом себя поставить. Если они верны, это тоже ничего не изменит: его будут принимать с прежним радушием, и даже друзья от него не отвернутся. Общество наказывает только такие пороки, которые опасны для его устоев. Свет держится на светских сплетнях - и не станет преследовать тех, кто дает этим сплетням пищу.

Генри Джеймс, большой психолог и человек серьезный, превыше всего ценил,- сплетни. "Только благодаря им, - говорил он, - можно что-то узнать о человеке".

Нужно вменить себе в правило никогда не распространять чужого злословия, пока не проверишь, насколько оно справедливо. Правда, тогда придется навсегда замолчать.

Любое ваше слово будет подхвачено и повторено. Мужчина, в беседе с которым вы сегодня худо отозвались о женщине, завтра женится на ней и захлопнет перед вами двери своего дома.

А. производит впечатление человека доброжелательного и терпимого, но почему-то с поразительной легкостью относится к сплетням в адрес Б. Дело в том, что оба добиваются одного места.

Есть люди, которые берут друзей напрокат - так же как мебель, жену, - из тщеславия. "Сердечность, - говорил Пруст, - набивает всему цену с таким же удовольствием, с каким недоброжелательство все умаляет и хулит".

Люди труднее всего прощают нам то плохое, что они о нас сказали.

Мы почти всегда сами распространяем о себе злобную клевету, когда стремимся опровергнуть ее перед теми, кто о ней и слыхом не слыхивал.

Женщина не хочет, чтобы говорили об ее амурных делах, но хочет, чтобы все знали, что она любима.

У некоторых женщин гордость настолько преобладает над стыдливостью, что они охотно признаются в проступках, которых не совершали.

Если как следует покопаться, всегда можно обнаружить низкие побуждения, лежащие в основе даже самых похвальных поступков; так, даже в самом чистом воздухе химик находит следы непригодного для дыхания газа. Все дело - в пропорциях.

О друзьях, у которых вы только что отобедали, не стоит говорить гадости в радиусе ста метров от их дома.

Свести знакомство с людьми, которым свет приписывает дурные поступки, почти всегда бывает удивительно интересно; как правило, люди оказываются много лучше, чем о них говорят. Происходит это, может быть, потому, что свет ошибается и с поразительной легкостью обращает недоброжелательные домыслы в непреложные истины, но также еще и потому, что не следует ставить знак равенства между плохим поступком и характером человека, который его совершил. Поступок совершен; виновник и сам уже не одобряет его, он даже не понимает, как он мог на такое пойти; поступок представляется ему теперь столь же странным, как и тем, кто наблюдал все это со стороны. Возможно и еще одно объяснение: он так ясно видит фатальное сцепление обстоятельств, которое привело его к поразившему всех поступку, что уже начинает считать поступок естественным, и его убежденность в этом невольно передается другим. Так, встреча с живым человеком нередко излечивает от предубеждения к вымышленному персонажу.

Пересказывать друзьям злые слова, которые говорят о них другие... Зависть, прикидывающаяся мнимым доброжелательством.

Усилия, которые вы прилагаете, чтобы загладить допущенную вами в отношении собеседника бестактность, гораздо мучительнее для него, чем сама ваша бестактность.

Люди так любят слушать, когда о них говорят, что даже пересуды по поводу их недостатков приводят их нередко в восторг.

Людей, которые боятся услышать оскорбительный намек в свой адрес, легко узнать по судорожной говорливости. Стоит беседе приблизиться к запретной теме - и неестественное оживление сразу же выдает снедающую их тревогу; их фразы подобны пустым железнодорожным составам, которые командование пускает на самые уязвимые участки, чтобы сбить противника с толку и сорвать его наступление.

У каждого есть в душе болевые точки, порой даже неведомые ему самому. Всякий, кто ненароком заденет одну из них, превращается в его злейшего врага.

Нередко эти болезненные области бывают связаны с какими-то другими центрами. Нас удивляет, почему вдруг в такое волнение привела человека совершенно невинная фраза; это произошло, наверное, потому, что скрытыми от нас путями она добралась до одного из больных участков этой души.

Об искренности

Величественность окружающей нас природы очень способствует искренности. Самые поразительные мысли кажутся на этом фоне столь ничтожными, что нам легко в них признаться.

Если человек станет вдруг говорить все, что он думает, ему не поверят. И будут правы. Что это за человек, который говорит все, что думает?

Есть люди, в чьих глазах мы по чистой случайности начинаем играть какую-то роль; заметив это, мы из любезности, которая нам ничего не стоит, соглашаемся на эту роль в их присутствии, и не их в том вина, если они принимают нас не за тех, кто мы есть.

Цинизм опасен прежде всего потому, что он возводит злобу в добродетель.

Искренность заключается не столько в том, чтобы говорить все, что ты думаешь, сколько в том, чтобы никогда не говорить того, чего ты не думаешь в ту минуту, когда говоришь.

Даниель Алеви как-то сказал о юношеских исповедях Марселя Пруста: "Это слишком искренне, чтобы быть правдой".

Всякая исповедь стремится быть стройной и связной, и это ее портит. Человек сложнее, чем логика его мышления.

В разговоре, как в хирургии, нужно действовать с величайшей осторожностью. Профессионалы на поприще искренности вторгаются скальпелем в дружбу и любовь, которые были до этой операции совершенно здоровы, а от их вмешательства умирают.

Опасность чистосердечия состоит в том, что оно в конце концов создает в человеке те самые свойства, в которых он признается. Сказав: "Я честолюбив и завистлив", ты уже чувствуешь, что имеешь право быть таковым, и, увенчанный нимбом откровенности, твой порок превращается в добродетель.

В искренности нужно соблюдать меру - даже с самыми близкими людьми. Говорить все - это значит превращать в окончательный приговор то, что могло быть всего лишь минутным капризом. Это значит из-за пережаренного куска мяса, из-за мигрени или из-за грозы рисковать дружбой.

Для доброй беседы нет ничего более важного, чем уверенность во взаимном уважении. Каждый хочет соответствовать впечатлению, которое составилось о нем у собеседника, и старается прыгнуть выше головы.

Однако тут нужна мера: постоянно прыгать выше головы - утомительная акробатика.

Мы любим чистосердечие тех, кто нас любит. Чистосердечие прочих называется дерзостью.

Есть люди, от одного лишь присутствия которых мы теряем чувство меры и перестаем здраво мыслить. Ощущая их враждебность, мы будто торопимся обогнать собственную мысль. Из этого испытания мы выходим в ярости на самих себя, и воспоминание об этом становится при очередной встрече с этими людьми причиной новых мучений. Нужно избегать таких встреч - или серьезно себя к ним готовить, обдумывая заранее свою линию поведения.

Мы бываем естественны только с теми, кого мы любим.

Откровенно говорить о наших недостатках мы можем лишь с теми, кто признает наши достоинства.

К нам довольно поздно приходит умение признаваться в том, что мы не знаем чего-то, или в том, что мы не прочли каких-то книг. А стоит только пойти на это, и с души свалится камень!

Почитание почти всегда кончается оскорблением того, кого почитают.

Есть особое искусство противоречить собеседнику так, что это оборачивается самой ловкой лестью.

Признание в собственной робости само по себе уже означает преодоление ее.

Человеку следует отвечать за то, что он пишет, а не за то, что говорит. Оратор, упиваясь красотами собственной речи, увлекается и незаметно переходит грань, за которой слова перестают выражать мысль.

Страсти бегут за словами, как зеваки за уличным шествием.

Раскрывая перед собеседником душу, мы вдруг обнаруживаем, что ровным счетом ничего о себе не знаем. И вот приходится возводить здание этаж за этажом, по мере того как мы ведем по ним посетителя.

Ложь чаще проистекает от безразличия, чем от притворства.

Сцены салонной жизни

Иностранец сидит в углу, почти в одиночестве. Это в его честь устроен прием, это ради него собралось здесь столько выдающихся личностей; но, едва бросив на него взгляд, они разбредаются по гостиной. Они предпочитают привычную посредственность нелегкому для общения величию, и человек, который у себя на родине всегда окружен почтительно внимающей ему толпой, грустно беседует о чем-то с ребенком.

Беседа завязалась совсем не так, как хотелось обоим. Но они уже не в силах ее остановить. Цепляясь одна за другую, с грохотом летят мимо них фразы. И словно оплошавшие стрелочники, оба глядят, как поезд их слов катится по неверному пути, к неминуемой катастрофе.

Он очень боится, что, кроме него, вдруг заговорит кто-то еще, и, когда ему на мгновение приходится замолкать, он жестом уличного регулировщика протягивает властно руку, в корне пресекая фразы, готовые вырваться из других уст.

Он пришел в надежде встретиться с ней наедине и застал двух теток и трех кузин. Собрав все свое мужество, он пытается быть веселым и непринужденным, но она видит, как ему трудно, и глядит на него с сочувствием и насмешкой.

Сидя рядом со знаменитым человеком, чьи книги она все до единой прочла, она тщетно пытается выжать из него хотя бы словечко. И не замечает слева от себя юного незнакомца, который мог бы рассказать ей множество прелестных историй.

Вся эта длительная беседа понадобилась ему лишь для того, чтобы изложить свою просьбу; однако ему бы хотелось, чтобы все выглядело так, будто он ввернул ее между прочим, совершенно случайно и будто весь разговор доставляет ему живейшее удовольствие. Но его выдал тон, он сразу это почувствовал; за опасной фразой наступила пауза, и хозяин, человек несколько сдержанный, наверняка теперь знает, что перед ним - лишь заурядный проситель.

"О Спиноза! - говорит М. - Мне никогда не наскучит перечитывать его". И он цитирует фразу, в самом деле прекрасную. Все восхищаются его памятью, эрудицией. Но остерегайтесь встречаться с М. часто. Вы обнаружите, что он кормится этой фразой, так же как несколькими изречениями Конфуция и пассажем из святого Августина. Людей поразить нетрудно.

Есть люди, чей разговор занимателен или уныл в зависимости от того, кто их в данный момент окружает; так некоторые химические реакции протекают лишь в присутствии определенных веществ. П. интересен только в присутствии жены - она его слушает, не спуская с него глаз. Б. очарователен только тогда, когда его жена далеко: он ревнив.

Просить или отказывать гораздо легче по телефону. Когда ты не видишь лица собеседника, воображение лишается своей опоры.

Телефонный разговор находится на полпути между искусством и жизнью. Это разговор не с человеком, а с образом, который складывается у тебя, когда ты его слушаешь.

Из гостиной уйти легко. Намерение угадывается по мимике, жесту. Но, завершая разговор по телефону, человек застенчивый боится, что его голос может прозвучать слишком сухо. Нужно выработать в себе умение говорить в трубку "До свиданья" легко и чуточку нараспев.

Советы молодому человеку

Я весь вечер за тобой наблюдал. Ты был грустен и недоволен собой. Ты сидел рядом с женщиной, которая тебе нравится, и упорно молчал. Она пыталась ободрить тебя, потом в удивлении встала, пробормотав, что ей пора уходить. Спустя час ты снова увидел ее: оживленная и веселая, она сидела рядом с другим.

Ты направился к группе мужчин, с увлечением беседовавших о политике. Темы, которые они обсуждали, были тебе хорошо знакомы: война, налоги, экономический спад. В том, что они говорили, не было ничего, кроме самых общих мест, которые каждое утро можно увидеть в газетах, тем не менее их беседа казалась живой и остроумной. Ты попытался в нее вступить. Они уставились на тебя с удивлением; так многоопытные оркестранты смотрят на скрипача-новичка, когда тот берет неверную ноту. Ты начал было что-то рассказывать, но не успел произнести и двух фраз, как мужчина с громким голосом тебя прервал, и никто не поинтересовался, каков же конец твоей истории.

Ты не решился уйти первым, но покинул гостиную вслед за первым ушедшим гостем. Ты шел медленно, с опущенной головой, и мне хотелось подойти к тебе и сказать: "Не огорчайся... Тебя преследовали неудачи?.. Это бывает со всеми. Не думай, что кто-то обратил внимание на твою молчаливость. Люди слишком заняты собою, чтобы долго размышлять о тебе.

Ты завидуешь их уверенности? Ты ее тоже приобретешь. Она - результат высокой должности и отсутствия критического духа. Должность с годами будет и у тебя. Ты научишься утверждать прописные истины. Наденешь на себя броню той или иной доктрины. Защищенный ею, ты почувствуешь себя более уверенно. А пока что запомни несколько правил осторожности. Не раскрывай рта, если ты попал в новое для тебя общество. Прислушивайся, старайся постичь, на что способен ты сам. В парижских салонах беседа вертится вокруг трех сюжетов одновременно. Изучи все эти сюжеты, словно зубришь билеты к экзамену по истории. И жди своего часа. Когда речь заходит о фактах, доскональное знание предмета дает право вступить в разговор. Будь теологом, психологом, юристом. Цитируй формулы отлучения от церкви и статьи гражданского кодекса. Свет ценит специалистов.

С женщинами будь прост и решителен. Они любят естественность, а также чтобы с ними говорили о них самих. Смело рассказывай о своей работе. В деятельности мужчин есть что-то вроде грубой ласки, которая им льстит. Не бойся быть непонятным. Женщины будут говорить: "Это тот молодой человек, у которого красивые глаза и который рассказывал мне про Эйнштейна".

В многолюдном собрании женщина может одним только взглядом оказать поддержку и помощь своему другу, если он встревожен и оробел. Улыбка, которая вспыхивает у нее в глазах, взлетает, как жаворонок, и садится на успокоенную душу.

Банкет

Застольная беседа протекала у греков, надо думать, гораздо более торжественно, чем у нас. В "Пире" Платона гости, прежде чем приступить к беседе, едят. Затем врач Эриксимах предлагает сюжет для разговора:

"Каждый произносит речь, прославляющую Любовь. Все говорят поочередно, слева направо".

Когда запели первые петухи, Сократ все еще говорил, требуя от своих соседей признать, что одному и тому же человеку свойственно быть поэтом трагическим и поэтом комическим. И только когда уже совсем рассвело и оба соседа уснули, он отправился в Лицей и принял там ванну. В этих долгих ночных играх блистал ли бы кто-нибудь ныне?

Обед

"Не меньше, чем граций, не больше, чем муз", - говорил Дизраэли. Я не согласен с ним. Обед вдвоем -• самый очаровательный из всех вариантов. Нет посторонних ушей - нет хвастовства, нет тщеславия. В Париже обед на шесть или восемь персон больше всего благоприятствует остроумной беседе. В этом случае. гости сидят еще довольно близко друг к другу и, чтобы быть услышанным, не надо напрягать голос. После восьми персон следует сразу же перескочить на четырнадцать. Десять, двенадцать человек - сборище уже слишком шумное, чтобы ту или иную историю услышал весь стол, но еще недостаточно шумное, чтобы шепнуть соседке секрет на ушко. Когда за столом собирается от четырнадцати до тридцати персон, парочки вновь оказываются одинокими в толпе.

Не забывай, что наименее красивая из твоих двух соседок может обладать чуткой и прелестной душой.

Передавать за столом реплики от соседей справа соседям слева - задача весьма трудная, особенно если пытаться решать ее на большой скорости; нужно, едва уловимо сбавляя тон, в конце концов на миг замолчать и, выключив сцепление, тут же произвести в разговоре нужный тебе вираж.

Dinner(1)

За обедом англичане, как правило, не ведут общей беседы. Каждый разговаривает со своим соседом, редко обращаясь к другим сотрапезникам. Так было не всегда. Во времена доктора Джонсона застольная беседа являла собою борьбу, из которой ты выходил победителем или побежденным. "Помилуйте, сударь, - говорил Босуэлл, - ведь добрая беседа возможна и без борьбы за призовое место!" "Но оживленная невозможна", - отвечал Джонсон. Оскар Уайльд еще мог заставить замолчать стол на двадцать персон, чтобы рассказать какую-нибудь историю. Но в Англии больше нет человека, которому был бы дозволен такой талант. Изящно построенная фраза покажется там смешной, цитата - скандальной. Такое положение связано с эстетикой небрежности, которая формирует в настоящее время литературу и красноречие этой страны. Весьма полезная реакция на напыщенные условности викторианской эпохи. Новая условность, которая, будем надеяться, тоже вызовет в недалеком будущем реакцию.

Шведский обед

Хозяин дома двумя легкими постукиваниями по бокалу просит внимания. "Дорогие друзья..."

Его короткая речь торжественна, полна юмора, прелестна. Затем начинается серия sкоl. Предложить 8ко1 - это значит назвать одного из гостей по имени (Нильс... Эльза... Густав... Карл...), поглядеть на него с настойчивым нежным вниманием, поднять бокал до уровня третьей пуговицы френча и выпить, все так же преданно глядя в глаза, после чего поставить бокал на место и в последний раз взглянуть на партнера, вложив в этот взгляд максимум чувства. Предложить sкоl - это все равно что сказать: "Нильс, я думаю о тебе... Наше с тобою общение сейчас полнее и глубже, чем если бы мы произносили слова... Мы понимаем друг друга... Нильс, как это славно - выпить вместе с тобой..." Это - тост, но он гораздо лучше, чем обычный тост. И намного сложнее. Нужно, чтобы оба "сколЈра" пили одно и то же вино. Начальник должен первым предложить sко1 подчиненному. Никто не предлагает sкоl хозяйке дома, которая, напротив, предлагает его всем гостям. Да, это нечто совсем иное, чем тост, это психологический тост, когда чокаются две души, когда два сердца омываются одной влагой.

- Не правда ли, это так ведь и есть? - говорю я соседу. - Я правильно передаю то, о чем вы, шведы, думаете, когда предлагаете sко1?

- Да нет же, - отвечает цинично сосед, - что касается меня, я думаю обычно о том, как бы поскорей выпить.

О беседе-игре

Наслаждение, которое мы получаем от беседы, проистекает не из высказываемых в ней идей, которые, как правило, менее интересны, чем в хорошо написанной книге, а, пожалуй, из той стремительности, с какой мы выражаем себя и понимаем других, из умственного и душевного равенства собеседников, когда находчивость партнера радует тебя не меньше, чем твоя собственная, наконец, из нашего общего вкуса к отбору точных оттенков мысли, заставляющего нас искать и находить самые тонкие и удачные из них.

Беседа-игра - произведение искусства. Она требует порой жертвовать мыслью. Страстный человек обычно портит беседу-игру. Он с полной серьезностью опровергает легковесные доводы; он цепляется за темы, которые уже исчерпаны. Правила игры требуют брать любой мяч и без сожаления перебрасывать его дальше.

Однако страсти бывают порою даже забавны, но лишь в том случае, если их ярость притворна. Они разражаются на высшей точке мелодии, подобно удару большого барабана или кимвал. Произведя этот ужасающий грохот, хороший музыкант как ни в чем не бывало опять утыкается в партитуру.

Есть прирожденные спорщики, которые вечно стараются отыскать ошибку в том, что высказали другие. Это невыносимо. Разговор - это здание, возводимое сообща. Выстраивая фразы, собеседники не должны терять из виду общую конфигурацию здания; так опытный каменщик ведет свою кладку. Умам, склонным к придирчивой методичности, лучше держаться от строительства в стороне, если они не в состоянии украсить фасад парадоксом.

В беседе-игре лучшие свойства ума - взвешенность суждений, умеренность, скромность - оказываются помехой. Здесь нужны безоглядная дерзость и точно выбранное амплуа.

Беседа требует от человека смелого погружения на полную ее глубину, большинство же людей держится на поверхности своего собственного "я".

Мысли женщин подчиняются тем же законам, что молекулы газа; они движутся с невероятной стремительностью, пока не натолкнутся на преграду, которая отклоняет их от изначально заданного направления, вторая преграда - еще одно отклонение, и так до бесконечности. Беседуя с женщинами, ни к чему выбирать тему для разговора. Надо лишь мчаться вместе с кавалькадой этих охотниц и не раздумывая перескакивать через все препятствия.

Первая беседа всегда только разведка. Прежде чем пуститься в путь по дорогам нового для тебя ума, нужно ознакомиться с планом местности.

Всякий, кто, дожив до сорока лет, не утратил пристрастия к спорам, никогда по-настоящему не любил истины.

Подобно великану из басни, беседа должна время от времени возвращаться на землю. После фраз отвлеченных требуются примеры. Вот почему приятный диалог возможен лишь между теми, кто имеет общих знакомых, читает одни и те же книги. Чем чаще члены какого-то кружка встречаются друг с другом, тем больше их радуют встречи. В этом и состоит прелесть школы, казармы, салона г-жи Вердюрен.

Пошлите самого блистательного парижского красобая в Лодэв - он там всех уморит от скуки.

"Настоящий мастер своего дела, - говорит Стивенсон, - следит за ходом беседы, как рыбак за течением реки, и не задерживается там, где нельзя ожидать улова".

В обществе, для тебя чужом и чьи тайные пружины тебе неизвестны, уводи разговор в метафизические сферы. Там, за облаками, хорошо владеющий ледорубом проводник становится повелителем гордых чужеземцев, которым самолюбие никогда не позволит попросить его спуститься обратно в долину.

В Париже произносить речь нужно предельно кратко. Только глава государства, министры, адмиралы, генералы, посланники, выдающиеся литераторы да двое-трое самых знаменитых адвокатов имеют право на регламент дольше пяти минут. В провинции - замените "министров и генералов" на "префектов и полковников". За границей - вообще никакого лимита времени.

Буалев пишет в своем "Дневнике": "Тот, кто принимает в расчет собеседника, уже не может выразить точно свою мысль; высказываясь, он приноравливается к понятиям собеседника; он изменяет самому себе, пользуясь языком, который ему в какой-то мере чужд". Вот почему разговор истинного мастера красноречия - почти всегда монолог. Мадам де Ноай беседует со звездами; Кокто - с тенями; Валери обращается к тому, кем суждено стать самому Валери.

Подлинный краснобай мыслит вслух, в тесном контакте с самим собой. Склонившись над бездной своей души, он живописует то, что в ней происходит.

У политических деятелей и у лекторов привычка к красноречию проявляется и в повседневной жизни.

Воспитанный человек никогда не затрагивает в светской беседе своих религиозных убеждений.

Стиль мебели тоже по-своему влияет на характер беседы. Глубокие английские кресла располагают к полунемой дремоте; стулья с жесткими спинками побуждают к остроумию; диваны, на которых можно удобно развалиться, способствуют сердечным признаниям. Взоры собеседников, расположившихся на таком диване, не встречаются, что действует благотворно на застенчивые натуры, а близость расслабившихся тел навевает чувственные воспоминания.

"В своей гостиной, - говорит С., - я всегда расставляю кресла так, чтобы люди садились по трое. По двое - это опасно. Если случай сведет вас с надоедливой соседкой, вам уже никакими силами не прервать с ней беседы, зато парочка, желающая уединиться, всегда найдет способ отделаться от третьего лишнего".

Я долго верил, что, подобно тому как разговоры со специалистами просветили меня в вопросах биржи, политики, химии, так несколько слов, которыми в один прекрасный день удостоит меня философ, раскроют наконец передо мною смысл жизни.

Салон должен быть достаточно просторным для того, чтобы две группы гостей могли непринужденно сплетничать одна о другой, не опасаясь быть услышанными.

Мне нравится беседа, которую мадам де Севинье называла "бесконечной", когда говорят о себе, о других, о каждодневных событиях, о пустяках, без шпилек, без шума, не боясь пауз, со взаимным доверием, с полной непринужденностью.

Моя склонность к серьезности приводит к тому, что наибольшее удовольствие я получаю от беседы с детьми.

О беседе серьезной

Не следует думать, будто в делах можно все решить однозначно и четко, как в математике. Человек недалекий, но волевой заставит подписать опасную бумагу человека умного, но слабохарактерного, который понимает, что губит себя, а все же подписывает.

В беседе, как на войне, бывает достаточно продержаться всего на каких-нибудь четверть часа дольше противника. Упорство одерживает верх над разумом, красноречием, эрудицией, вынуждая собеседника замолчать, потому что ему стало скучно.

Верная мысль, если ее слишком часто повторять, теряет силу. Должно быть, разум, как и кровь, вырабатывает антитоксины, дающие ему иммунитет даже против того, что ясно как божий день.

В беседе, цель которой - принять какое-то решение, важны не столько аргументы, сколько порядок, в каком они вводятся в дело. Внезапность здесь так же необходима для победы, как в бою.

У большинства людей вялость и лень сильнее даже их честолюбия. Отсюда - успех дураков.

Самое трудное в споре - не столько защищать свою точку зрения, сколько иметь о ней четкое представление.

"Случается, - говорит Полан, - что самые глубокие мысли "не прививаются", остаются незамеченными. Мало сказать, что к ним не прислушиваются. Их будто бы и не слышат. Причина в том, что тот, кто эти суждения высказывает, обладает какими-то недостатками, например застенчивостью. Мальгашская пословица гласит, что сироту никто не поймет, сколь бы умные вещи он ни высказывал. Ибо у него нет той уверенности в себе, которую мы впитываем с любовью родителей". Очень верно подмечено. И обратная теорема тоже верна: порой совершенно плоские, даже нелепые мысли воспринимаются с восхищением, если их изрекает человек, имеющий репутацию знатока. Будь господин де ля Палис экономистом, его суждения не сходили бы с первых полос наших газет. Впрочем, так оно и есть.

В свете, как и в театре, полезно иметь устойчивое амплуа: публика хочет знать, как ей реагировать - хохотать или млеть от восторга.

Общие места, если их высказывает специалист, обладают особой притягательной силой; мы терпеливо выслушиваем изрекаемые им прописные истины, на которые никто не обратил бы ни малейшего внимания, начни их излагать мы с вами.

Голос должен быть тем спокойнее, чем непреклонней решимость; доброжелательная улыбка смягчает твердость позиций.

Начав беседу с обстоятельного изложения точки зрения вашего оппонента, вы тем самым выбиваете почву у него из-под ног.

Жизненный опыт дает нам радость только тогда, когда мы можем передать его другим.

В дипломатической беседе важно уметь прикрыться принципами противника - это сделает вас неуязвимым для его софизмов.

В беседе, как в фехтовании, существуют ложные выпады, и человек хладнокровный может без всякого опасения на секунду раскрыться, чтобы заставить противника выдать свои намерения.

Я знаю, что меня легко убедить в чем угодно, и поэтому никакие доводы меня не убеждают.

Есть люди, у которых явно отсутствует связь между их рассуждениями и конечными выводами. Они уступают по всем пунктам, соглашаются с вами абсолютно во всем: "Вы совершенно правы", и дело уже представляется вам улаженным и решенным, но в последний момент вы вдруг замечаете, что они ни на миллиметр не сдвинулись со своей позиции, и надо все начинать сначала.

Авторитет в разговоре на стороне того, кто обладает или неторопливой, значительной манерой высказывать свои мысли, или спокойной властностью, то есть на стороне того, кто уверен в том, что его слушают.

Слова одно за другим отделяются от него и всей своей тяжестью падают на слушателей. Человек же, веса не имеющий, выглядит так, будто он все время пытается удержать собственные слова и вернуть их обратно; он стесняется своей фразы еще до того, как успел ее завершить.

Можно вывести следующее уравнение; возраст человека + диапазон его голоса = постоянная величина. Дети в пеленках и молодые проповедники криком кричат, чтобы заставить слушать себя; стариков же, голоса у которых уже нет, слушают и так.

Некоторая затрудненность речи, даже косноязычие свидетельствуют о скромности характера, что весьма ценится в английской аудитории. "Научитесь заикаться", - посоветовал один старый министр новоиспеченному члену палаты общин.

Об остроумии

Мало быть остроумным. Надо еще быть достаточно остроумным для того, чтобы не быть излишне остроумным.

В остроумии, как и в игре, нужно уметь вовремя остановиться. Нельзя долго выигрывать. Талейран бывал остроумен не чаще одного раза в день.

Поскольку комическое рождается из контраста, легко стать смешным, если ты слывешь человеком серьезным. Священнику, министру, ученому остроумие обходится и вовсе дешево: в глазах аудитории они изначально наделены таким запасом чопорной скованности, что им остается лишь поэкономней ее расходовать.

Подлинное остроумие никогда не станет объяснять, в чем его соль. "Мари-Жозеф? - спросил Ривароль. - Это брат Авеля Шенье".

Ничто так не поражает и одновременно не восхищает молодого человека, как юношеская живость остроумия у старика.

До шести лет и после семидесяти человек имеет право на естественность; цинизм старика так же прелестен, как искренность ребенка.

Очень легко смеяться над собой в мелочах, если ты восхищаешься собою в крупном. Отсюда - безукоризненный юмор англичан.

Благодаря Уайльду англичане знают способ превращать парадоксы в банальности.

Направлять свое остроумие против самого себя - излюбленный прием обольстителей. Но так ли уж он честен? Самый скромный человек из всех, кого я знал, был также и самым тщеславным человеком.

"Он постоянно лжет, - говорил о ком-то Ф., - но меня это не смущает: он смешит за столом моих гостей".

Уолпол говорил о маршале де Ришелье: "Люди смеются, еще не зная, что он скажет, и правильно делают, ибо потом они наверняка уже смеяться не будут". Острота, применимая к большинству профессиональных остряков.

Хорошие анекдоты настолько редки, что столетия передают их из рук в руки как эстафету. "Только не говорите заранее, чем там кончается!" - анекдот, который рассказывали в 1880 году про читательницу "Жизни Иисуса"; в 1925 году тот же анекдот рассказывался про зрительницу, пришедшую посмотреть "Святую Иоанну".

"Ничто так не говорит о скудости ума, как пристрастие к анекдотам". Изречение человека, плохо запоминающего анекдоты.

Анекдот хорош лишь тогда, когда он иллюстрирует только что прозвучавшую в разговоре мысль. Анекдот, рассказанный непонятно по какому поводу, оскорбителен.

Ривароль заготавливал экспромты на вечер еще утром в постели. Он записывал свои эпиграммы на карточках, вставлял в рамки зеркал и выучивал наизусть, пока брился.

"На свете было лишь трое импровизаторов, - говорил Эмиль Оливье, - Ламартин, Тьер и ваш покорный слуга. Ни один из троих не импровизировал".

Утверждают, будто среди хорошеньких женщин редко встретишь женщину остроумную. Отчего бы это? Ведь в их распоряжении всегда есть самые выдающиеся мужчины, готовые развить и отточить их ум.

Проявлять остроумие некстати - очень неостроумно.

Грубость - остроумие дураков, привычка все оспаривать - их утонченность.

В рассказе, изложенном на бумаге, чересчур пышная концовка бывает не по вкусу утонченным натурам, а вот в беседе, ибо она сродни театру, занавес нужен всегда.

Трудно придумывать идеи и легко придумывать фразы; этим объясняется успех философов.

Не надо стремиться во что бы то ни стало досказать анекдот или какую-либо историю, прерванные чьим-то появлением или уходом. Подбирать оброненные мысли - это уже не остроумие, а скупость.

О молчании

Нередко одна и та же мысль, затаившаяся и опасная, приходит в голову обоим собеседникам сразу. Каждый знает, что другой подумал о том же, но вслух об этом не говорится, и непрошеная гостья медленно отступает. Так мелодия, взявшаяся неведомо откуда, то приблизится, то удалится, то вовсе затихнет, а музыкантов ты так и не увидел. Молчание бывает красноречивее слов.

Беседа без пауз неспособна ничего родить. Для созревания плода требуется время.

Опытную хозяйку не смущает наступающее посреди разговора молчание. Она и не думает бить тревогу. Она принимает паузу как должное и старается сделать ее приятной.

Женщина, которая страшится объяснения в любви или сцены ревности, должна любой ценой не допускать в разговоре пауз. Пока люди молчат, у них есть время принять решение; кроме того, затянувшаяся пауза позволяет резко изменить тон беседы, и это не звучит диссонансом.

То, что мужчины называют женской "болтовней", зачастую не что иное, как стыдливость.

Люди боятся молчания в той же мере, что и одиночества: и в том, и в другом им чудится призрак небытия.

Когда ее салон пустеет, ей внезапно мерещится смерть (Лакретель).

Шуман, пригласивший женщину совершить с ним прогулку на лодке и за два часа не вымолвивший ни слова, сказал ей, прощаясь: "Как славно мы сегодня понимали друг друга!"

Молодой человек может, не опасаясь показаться смешным, промолчать весь вечер при том условии, что единственная произнесенная им фраза будет неподражаема и изящна.

Баррес говорил: "Когда на каком-либо вечере я чувствую себя не в состоянии проявить свой ум, я делаю вид, что мне скучно".

Любовная дерзость должна проявляться в поступках, а не в словах. Жесты не так пугают, как речи, а молчание гарантирует чистоту отношений в интеллектуальном плане.

Есть особая прелесть в том, как два молчания, долго шагавшие в темноте параллельными тропками, вдруг одновременно выходят на свет - бок о бок друг с другом и с одной и той же фразою на устах. Так порой в концерте мощный ритм отмеряет совершенно беззвучно долгую паузу в восприятии слушателя, и он получает наслаждение оттого, что музыка опять начинает звучать у него в голове в ту же самую долю секунды, что и в оркестре.

На главную страницу

Електронна бібліотека ЦДН КУП

Сайт управляется системой uCoz