Ефим Борисович Черняк. Пять столетий тайной войны. Из истории секретной дипломатии и разведки (монография)

Міжнародні відносини

Ефим Борисович Черняк.
Пять столетий тайной войны.
Из истории секретной дипломатии и разведки (монография)

(продолжение 2)

"Английское дело" сынов Лойолы

Еще 25 февраля 1570 г. папа Пий V обнародовал буллу об отлучении Елизаветы от католической церкви, к которой она, впрочем, и не принадлежала, и, главное, освобождавшую англичан от присяги верности королеве. "Мы объявляем, - говорилось в булле, - указанную Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является ее приверженцами, также осуждаются и отделяются от христианского мира... Мы лишаем указанную королеву ее мнимых прав на королевство и всех остальных прав... Мы... запрещаем всем и каждому из ее дворян повиновение ее властям, ее приказам или ее законам". Правда, буллу никто не осмелился вручить надменной повелительнице Англии. Оригинал этого изъявления папского гнева так и остался в Ватикане, но его содержание не было пустой угрозой. Булла была издана при получении папой известий о католическом восстании на севере Англии. Правда, к тому времени оно уже было подавлено, но никто не мог предсказать, много ли англичан-католиков сохранит верность королеве, отлученной от церкви.

В 1580 г. Рим объявил, что всякий, убивший Елизавету "с благочестивым намерением свершить божье дело, не повинен в грехе и, напротив, заслуживает одобрения".

Иезуитский орден продолжал подготовку к обращению англичан в свою веру. Один за другим высаживались на английский берег иезуитские лазутчики, тайно проповедовавшие против еретички-королевы и, главное, занимавшиеся сколачиванием всех сил католической партии, подготовкой заговоров в пользу Марии Стюарт и мятежей, которые помогли бы намеченному вторжению испанской армии. По подсчетам ученых, до 1600 г. более 1000 молодых английских священников были посланы Римом в Англию.

Признанным руководителем заговоров был отец Роберт Парсонс, в 1580 г. лично возглавлявший иезуитскую "миссию", которая тайно посетила Англию. Спутник Парсонса Кэмпион был схвачен и повешен, Парсонсу удалось бежать. С тех пор в течение многих лет он был, по существу, главным противником Уолсингема в тайной войне, неутомимо плетя из Рима все новые и новые сети заговоров. Иезуитам удалось даже печатать подпольно в Англии памфлеты против королевы. Парсонс занялся составлением плана будущего государственного устройства Англии после победы Филиппа и иезуитов. Католические епископы должны были получить право назначать членов палаты общин английского парламента, вводилась инквизиция.

Другими видными руководителями католических заговоров были кардинал Аллен (подобно Парсонсу, английский эмигрант) и уэльсский дворянин Хью Оуэн. По слухам - быть может, неверным, - еще в 1571 г. Оуэн принял участие в "заговоре Ридольфи". Его роль была, правда, скромной: он должен был обеспечить бесперебойную замену лошадей на всем протяжении пути, по которому предполагала бежать Мария Стюарт. Эмигрировав, Оуэн, совместно с Парсонсом и Алленом, разработал детальный план вторжения в Англию испанских войск. В течение нескольких десятилетий скупое испанское правительство аккуратно выплачивало Оуэну значительную пенсию. И не даром. Дом Оуэна в Брюсселе, неподалеку от рынка сыров, стал шпионским центром католических держав, боровшихся с Англией. Отсюда уезжали люди, чтобы в другом платье и под другим именем появиться в лондонской таверне или дворянской усадьбе где-нибудь в Шропшире или Нортумберленде и там приняться за выполнение порученного дела. Они везли с собой письма, спрятанные в отверстии, выдолбленном в изящной трости, или в подошвах ботинок. Письма были написаны на тонкой бумаге - не раз агенту уже после ареста удавалось быстро сжевать и проглотить компрометирующий документ. Впрочем, случалось и так, что человек, покидавший под покровом ночи брюссельский дом около рынка сыров, через пару дней входил в лондонскую резиденцию сэра Френсиса Уолсингема. И наоборот. Теперь, почти через четыре столетия, уже невозможно разобрать, на кого в действительности работали многие из агентов, числившихся одновременно в списках сотрудников секретной службы и Англии, и противостоявших ей католических держав.

Борьба шла без пощады. Оуэн и Парсонс однажды едва не попали в руки отряда английских войск, сражавшихся во Фландрии. В этом случае их участь была бы быстро решена - выдачи Оуэна правительство Елизаветы требовало еще со времени "заговора Ридольфи". В другой раз Оуэну и его агентам удалось побудить к дезертирству отряд, состоявший из солдат-уэльсцев, который вдобавок без боя сдал испанцам крепость Девентер. Командир отряда Уильям Стенли стал полковником испанской службы. Его полк, действовавший во Фландрии, пополнялся за счет эмигрантов-католиков, и заговорщики в течение многих лет рассчитывали опереться на него в случае государственного переворота и свержения Елизаветы.

В начале 80-х годов иезуиты подготовили очередной заговор (названный ими "английское дело") с целью убийства Елизаветы и возведения на престол Марии Стюарт. А узнал об этом заговоре Уолсингем на этот раз скорее благодаря счастливой случайности - находке небольшого зеркальца. Его владелец - лазутчик нового испанского посла дона Мендосы - был в 1582 г. задержан английскими властями. При обыске у него и обнаружили зеркальце, за задней крышкой которого были спрятаны важные бумаги.

Вскоре были получены дополнительные сведения из Шотландии. Там был арестован Джордж Дуглас - романтический поклонник Марии Стюарт, на которого она возложила выполнение различных поручений. Под пыткой в Эдинбургском замке он признался в том, что шотландская королева ведет переписку с католическими державами с помощью французского посла Кастельно де Мовиссьера или людей из его свиты. После этого разведчик Уолсингема Генри Фагот сумел поступить на службу в штат французского посольства и, кроме того, подкупить Шереля - доверенного секретаря посла.

Через Фагота Уолсингем узнал, что главным организатором нового заговора стал Френсис Трокмортон. При его аресте были обнаружены списки участников заговора, планы вторжения.

Это был человек крепкой закалки. Из окна своей камеры в Тауэре Трокмортону удалось выбросить игральную карту с несколькими наспех написанными фразами. Он извещал своих сообщников, что будет все отрицать, несмотря ни на какие пытки. Однако Трокмортон переоценил свои силы и мужество. Он с негодованием отверг предложение о помиловании, если добровольно сообщит все подробности заговора. Уолсингем приказал подвергнуть его самым жестоким пыткам, мрачно заметив в одном из своих писем: "Я видел, как удавалось сломить людей не менее решительных, чем Трокмортон". Пытка и обман (узнику обещали помилование взамен письменного признания) сделали свое дело: в руках правительства оказались нужные данные. В частности, выяснилось активное содействие заговору со стороны Гизов - родственников шотландской королевы.

А за спиной заговорщиков снова виднелась тень испанского посла дона Бернардино де Мендосы. Уолсингем попытался окружить его сетью своих людей. Среди них был и секретарь посла Боргезе. Даже агенты самого Мендосы, вроде врача Родриго Лопеса, приставленного подсматривать за фаворитом Елизаветы графом Лейстером, были не очень надежны. Родриго Лопес, опытный интриган, знаток ядов (полезные знания для придворного), был явно шпионом-двойником.

Дона Мендосу попросили встретиться с членами Тайного совета. В их присутствии Уолсингем подробно рассказал пораженному и разъяренному испанцу о его участии в заговоре Трокмортона. Послу Филиппа II было предложено в 15 дней покинуть Англию. В очередной схватке непрекращавшейся тайной войны Елизавета снова одержала победу.

Но и после раскрытия заговора секретарь французского посла Шерель с хорошо оплачивавшимся усердием продолжал снимать копии с переписки, которую все еще вела через французское посольство Мария Стюарт со своим главным агентом в Париже Томасом Морганом.

Заговор Бабингтона

Заговоры Ридольфи и Трокмортона были католическими заговорами против Елизаветы. "Заговор Бабингтона" был правительственной провокацией, внешне носившей форму католического заговора, В этой "эволюции" сказывалось укрепление позиций елизаветинской Англии в борьбе против Испании и ее союзников.

Может возникнуть законный вопрос: зачем при избытке действительных заговоров английскому правительству надо было фабриковать еще и мнимые? Ведь нет никакого сомнения, что в Европе была создана целая организация с центром в Мадриде, пусть неслаженная, нечетко работавшая, как и все начинания Филиппа II, но тем не менее постоянно возобновлявшая попытку избавиться от Елизаветы путем убийства, дворцового переворота или нового католического восстания.

Чего же больше даже для Берли и Уолсингема, которым было выгодно, чтобы народ считал Елизавету подвергающейся смертельной угрозе со стороны испанского короля и его союзников и соглашался поэтому ради обеспечения безопасности страны безропотно нести бремя налогов? Кроме всего прочего, Берли и Уолсингему нужно было запугивать Елизавету постоянными заговорами - это был единственный способ заставить раскошелиться скаредную королеву, не раз урезывавшую ассигнования на секретную службу. К тому же действительные заговоры разыгрывались не так, как этого хотелось бы режиссерам из Уайтхолла. В них непосредственно могли не участвовать как раз те, от кого английское правительство считало особенно необходимым избавиться под предлогом их содействия испанским интригам. Участники реальных заговоров далеко не всегда попадались в сети Уолсингема. Вдобавок это были, как правило, мелкие сошки. Их примерной казнью трудно было поразить воображение народа, привыкшего к постоянным кровавым зрелищам на лондонских площадях и к выставлению на обозрение отрубленных голов, отрезанных ушей и языков на эшафотах и на стенах Тауэра. В этом отношении "свой", продуманный и осуществленный в соответствии со сценарием, составленным в Уайтхолле, заговор имел большие преимущества перед реальными заговорами.

Берли и Уолсингем считали совершенно необходимым разделаться наконец с "гадюкой" - Марией Стюарт. Ведь случись что с Елизаветой, шотландская королева заняла бы английский престол (недаром многие проницательные придворные, в том числе любимцы Елизаветы граф Лейстер и Хэттон, пытались сохранять в тайне и какие-то связи с опасной узницей). Со смертью Марии Стюарт исчез бы источник постоянных католических интриг. Но подвести под топор палача пленницу, которая как-никак формально оставалась королевой Шотландии и добровольно отдалась в руки своей родственницы Елизаветы, можно было не иначе, как добыв безусловные, неопровержимые доказательства ее участия в заговоре, и притом непременно в заговоре, ставящем целью убийство приютившей Марию Стюарт Елизаветы. А как получишь такие доказательства, если пустить этот заговор на волю волн? Завлечь Марию Стюарт в заговор собственного производства, решили Берли и Уолсингем, значительно вернее и надежнее. Дело оставалось за техникой, и за нее взялся Уолсингем с присущим ему знанием дела. Конечно, только замысел должен был принадлежать шефу английской секретной службы, исполнителями могли стать лишь доверенные лица Марии Стюарт. Многих из них нельзя подкупить, ну что ж, тем лучше! Не ведая, что творят, они с тем большей естественностью будут играть порученные им роли и потом будут лишены возможности делать какие-либо нежелательные признания на суде.

Очень вероятно, что главная роль среди агентов Уолсингема была отведена молодому католическому джентльмену Джилберту Джифорду. Уж к кому-кому, а к нему сторонники Марии Стюарт могли питать полное доверие. Джифорд был выходцем из католической дворянской семьи, проживавшей в графстве Стаффорд. Его отец даже попал в тюрьму за исповедание католицизма. Юный Джилберт был послан учиться во Францию и образование получил не где-нибудь, а в иезуитской семинарии в Реймсе, готовившей проповедников и разведчиков для осуществления планов контрреформации в Англии. Трудно было разглядеть в нем одного из наиболее ловких агентов Уолсингема. В 1585 г. Джифорд провел несколько месяцев в Париже, совещаясь с главными руководителями партии Марии Стюарт - архиепископом Чарлзом Пейджетом и Томасом Морганом; он убедил их в возможности предпринять новую попытку освобождения королевы. Пейджет и Морган направили Джифорда в Лондон, горячо рекомендуя его французскому послу де Шатнефу. Может быть, Джифорд слегка переиграл, предлагая наладить связь посольства с Марией Стюарт, прерванную после неудачи предшествовавших заговоров. Француз заподозрил что-то неладное и временно отклонил заманчивые предложения слишком уж бойкого молодого человека. Тот, впрочем, нисколько не был обескуражен холодным приемом и часто посещал посольство, куда для него прибывали письма на имя "Николаса Корнелиуса". Одновременно в январе 1586 г. он завязал знакомство со многими католическими домами в английской столице.

Подозрения Шатнефа в отношении Джифорда, постоянно выказывавшего глубокую преданность шотландской королеве, если не рассеялись, то понемногу ослабли. По крайней мере француз решил проверить, на что способен этот столь энергичный воспитанник иезуитов. Посол передал Джифорду письмо к Марии Стюарт, не содержавшее, впрочем, никаких важных сведений. Начало делу было положено.

Получив письмо, Джифорд отправился на родину, в Стаффордшир, и поселился у дяди. Его дом находился всего в нескольких милях от замка Чартли, в который перевезли Марию Стюарт из прежнего места заключения Татбери. Чартли был расположен неподалеку от поместий дворян-католиков, и у узницы снова возникли надежды связаться со своими сторонниками, возобновить столько раз кончавшуюся неудачей смертельно опасную политическую игру. Могла ли Мария Стюарт предполагать, что Чартли окажется той ловко подстроенной западней, в которую ее стремились поймать, чтобы отправить на эшафот?

...Джифорд решил действовать, учитывая местные условия. Расположенный поблизости городок Бартон славился качеством изготовлявшегося там пива. Один из местных пивоваров раз в неделю доставлял бочонок этого приятного напитка в Чартли. Джифорд и сэр Эмиас Паулет, которому было поручено содержать в заточении шотландскую королеву, быстро нашли общий язык с пивоваром - его имя осталось неизвестным, так как в переписке между Уолсингемом и его агентами он именовался просто "честный человек". В бочонок, снабженный двойным дном, вкладывали флягу с письмом. Дворецкий получал бочонок, выливал из него пиво и передавал казавшуюся пустой тару одному из секретарей Марии Стюарт, который извлекал оттуда бумаги и относил их королеве. Таким же путем, в бочонке, на следующий день доставлялись ответные письма Марии Стюарт ее сторонникам. Все эти послания без промедления попадали к Джифорду и спешно переправлялись им в Лондон. Письма были шифрованные, но у Уолсингема были на такой случай проверенные эксперты и среди них мастер своего дела Томас Фелиппес.

"Честный человек" мог, казалось бы, насторожить Марию Стюарт, хорошо знавшую приемы своих врагов, однако заверения Джифорда, которого, в свою очередь, столь горячо рекомендовали Пейджет и Морган, усыпили первоначальное недоверие. Между тем Шатнеф окончательно убедился в верности Джифорда и начал передавать через него всю секретную корреспонденцию, поступавшую на имя Марии Стюарт из-за границы. Теперь вся переписка шотландской королевы проходила через руки Уолсингема, а если в ней чего-либо и недоставало для доказательства преступных планов узницы, то дело легко можно было поправить благодаря испытанному искусству Фелиппеса.

Джифорд так наладил дело, чтобы оно функционировало даже в его отсутствие. Для этого он договорился со своим другом католиком Томасом Бернсом, не раскрывая, понятно, смысла своей игры, что тот будет получать пакеты от "честного человека" и спешно передавать их еще одному лицу, жившему в Уорикшире около дороги в столицу. Этот последний разными способами доставлял письма во французское посольство (конечно, после того как бумаги побывали в ведомстве Уолсингема). Не столь уж важно, был ли этот человек в Уорикшире посвящен в секреты предприятия или, так же как и Берне, был ничего не подозревавшим орудием Джифорда. Связь работала безупречно в оба конца, и Джифорд мог позволить себе вернуться в Париж. Важно ведь было не только наладить связь, но и обеспечить, чтобы из Парижа к Марии поступали советы, вполне отвечавшие планам Уолсингема. К этому времени о заговоре был подробно информирован Филипп II, рекомендовавший убить Уолсингема и главных советников Елизаветы.

Приехав в Париж, Джифорд до конца использовал те возможности, которые ему создал приобретенный авторитет ловкого человека, сумевшего наладить бесперебойно действовавшую связь с пленной королевой. Джифорд разъяснил, что было бы чрезвычайно опасно повторять попытки похищения Марии Стюарт: Эмиас Паулет получил строгую инструкцию при малейшей угрозе такого рода предать смерти свою пленницу. Единственный выход - убийство Елизаветы, после чего Мария без особой оппозиции в стране будет возведена на трон. Джифорд ухитрился использовать даже смертельную ненависть, которую питал к Елизавете влиятельный испанский посол в Париже, уже знакомый нам дон Бернардино де Мендоса. Он горячо поддержал план убийства нечестивой королевы, открывавший путь к подчинению Англии власти Филиппа II.

Теперь Джифорду оставалось возвратиться в Лондон и найти подходящих людей, к чьим услугам могла бы обратиться Мария Стюарт для исполнения замысла, который ей подскажут из Парижа. Для этой цели Джифорд присмотрел одного подходящего человека - совсем молодого и богатого католика из Дербишира Энтони Бабингтона, который выказывал пылкую преданность царственной узнице.

Дело, правда, не сразу пошло так гладко, как хотелось бы. Бабингтон с готовностью согласился участвовать в заговоре, чтобы освободить Марию Стюарт, но вначале с ужасом отверг мысль об убийстве Елизаветы, так как сомневался, соответствовало бы оно учению католической церкви.

Волей-неволей Джифорду пришлось съездить еще раз во Францию и привезти с собой католического священника Балларда, который должен был рассеять сомнения Бабингтона. Вскоре появился и еще один волонтер - авантюрист Джон Севедж, вызвавшийся убить Елизавету. Бабингтон, теперь уже активно включившийся в заговор, разъяснил своим новым друзьям, что для верности нужно, чтобы покушение совершило сразу несколько человек. Остановились на шестерых - втянуть в конспирацию еще несколько горячих голов оказалось не столь уж трудным делом. Одновременно нашлись люди, готовые участвовать в похищении Марии Стюарт. Итак, силки были расставлены.

Конечно, и в этих условиях не обошлось без шероховатостей. Так, Томас Морган, опытный конспиратор, сообразил, насколько опасно для Марии Стюарт быть осведомленной о планах заговорщиков и в случае неудачи подставить себя как соучастницу под топор палача. Морган послал ей два письма, в которых излагались эти весьма разумные соображения. Тем удивительнее, что почти в то же время от Моргана пришло послание с советом прямо противоположного характера - установить связь с заговорщиками. Итак, соблазн оказался слишком велик, и Морган пошел на компромисс - он сам составил, выбирая наиболее осторожные выражения, письмо, которое Мария Стюарт должна послать Бабингтону.

Впрочем, историки давно уже поставили вопрос, было ли оно написано действительно Морганом или же к его сочинению приложил руку Фелиппес. От кого бы ни исходило письмо, содержавшее опасный совет, Мария Стюарт ему последовала. Она, вернее, переписала рекомендованный ей Морганом (если не Уолсингемом) текст, датированный 27 июня 1586 г. Он состоял из нескольких чрезвычайно осмотрительно сформулированных фраз. Впрочем, и здесь нет уверенности, действительно ли они написаны ею или тем же неизменным Фелиппесом. Корреспонденция между Уолсингемом и Фелиппесом, с одной стороны, и Эмиасом Паулетом - с другой, наводит на такие мысли. По крайней мере она свидетельствует об опасениях Паулета, как бы все более наглые подлоги Фелиппеса не вызвали подозрения у заговорщиков и не испортили игру. Еще более сомнительно выглядит ответное письмо Бабингтона, в котором он прямо сообщает Марии Стюарт о намерении убить Елизавету, причем оно позволяет предполагать, что шотландская королева и ранее была в курсе этих планов. Подобной нелепой и ненужной откровенности нет ни в одном из многочисленных заговоров того времени. Таким образом, перед нами - в который уже раз - все тот же вопрос: чье же это письмо: того, чья подпись стоит в конце, - Энтони Бабингтона, или Томаса Фелиппеса, командированного 7 июля 1586 г. в Стаффордшир, поближе к замку Чартли, или еще какого-нибудь сотрудника Уолсингема, тем более что сохранился не оригинал, а лишь копия этого рокового документа? Можно, наконец, предположить, что письмо было действительно написано Бабингтоном, только без вкрапленных в него нескольких фраз о замысле убить английскую королеву, тем более что эти строки выглядят слабо связанными со всем остальным текстом. К последнему предположению подводит и внутренняя противоречивость письма. В нем Бабингтон указывает, что шесть дворян, включая его, убьют Елизавету, в то же время он пишет, что в это время будет далеко от Лондона, около Чартли. Впрочем, в письме излагалось и много других планов, подходивших под понятие государственной измены, - иностранная интервенция, восстание английских католиков.

12 июля "честный человек" доставил письмо Бабингтона Марии Стюарт. Ее секретарь сообщил, что письмо получено и ответ будет послан через три дня. Во время одной из своих верховых прогулок, которые ей специально разрешили, шотландская королева встретила рыжего малого с потупленным взором, внешность которого привлекла ее внимание, о чем она и сообщила в письме Моргану. Это был Фелиппес. 17 июля Мария Стюарт ответила Бабингтону. Если верить тексту письма, представленному на судебном процессе, она одобряла все планы заговорщиков - и способствование иностранной интервенции, и католическое восстание, и убийство Елизаветы. Последнее вызывает сомнение. По крайней мере в письмах, направленных Марией в тот же день Пейджету, Моргану и дону Мендосе, говорилось об интервенции и восстании, но совершенно умалчивалось о предстоящем покушении на английскую королеву. На другой день Фелиппес отослал Уолсингему дешифрованную копию. Мышеловка захлопнулась...

Правда, временами заговорщиков как будто осеняло смутное предчувствие беды, неясное сознание того, что какая-то невидимая рука все больше запутывает незримую сеть, которая должна погубить их. Бабингтон решил съездить в Париж для переговоров с доном Мендосой. Роберт Пули, секретарь Уолсингема, представил заговорщика министру. Бабингтон обещал шпионить за эмигрантами. Уолсингем, выразив свое удовольствие по поводу такого предложения услуг, несколько раз принимал Бабингтона, все оттягивая выдачу паспорта. А Бабингтон имел неосторожность вдобавок показать Пули письмо Марии Стюарт и сообщить, что скоро последует вторжение, убийство Елизаветы и воцарение пленной шотландской королевы.

В августе заговорщики получили известие, что слуга Балларда, знавший все их секреты, был правительственным шпионом...

Бабингтон, пытаясь спастись, отправляет письмо Пули с просьбой известить от его имени Уолсингема, что существует заговор и он готов сообщить все подробности. Проходят часы - письмо остается без ответа. А на другой день утром арестовывают Балларда и еще нескольких заговорщиков. Бабингтон пишет еще одно письмо Уолсингему. Ему сообщают, что ответ последует через день-другой. Вечером, ужиная с одним из сотрудников Уолсингема, Бабингтон заметил, что тому передали записку. Заглянув краем глаза в бумагу, глава заговора увидел, что в ней содержался приказ не выпускать его из поля зрения. Медлить более было нельзя. Он незаметно вышел из комнаты, оставив свой плащ и меч, и помчался к друзьям; переодевшись в платье работников, они попытались скрыться. За ними последовала погоня. Через несколько дней их арестовали. Одновременно был произведен обыск у Марии Стюарт, захвачены секретные бумаги, взяты под стражу ее секретари. Мария была переведена в другую тюрьму, где находилась в строжайшем заключении.

Разумеется, показания заговорщиков, что их подтолкнул к государственной измене Джилберт Джифорд, были тщательно скрыты английской полицией. Между прочим, он, находясь во Франции, получил от Фелиппеса полудружеское, полуиздевательское предупреждение, что его, Джифорда, самого подозревают в участии в заговоре. Джифорда охватила паника - люди Уолсингема могли донести на него французским властям, после чего ему было бы несдобровать. При возвращении в Англию Джифорд вполне мог попасть в лапы юстиции, которая, как это случалось порой, возможно, закрыла бы глаза на то, чье поручение он выполнял, провоцируя покушение на Елизавету. Опасения разведчика оказались, впрочем, необоснованными...

13 сентября Бабингтон и шесть его помощников предстали перед специально назначенной судебной комиссией. Через два дня за ними последовали остальные заговорщики. Все подсудимые признали себя виновными, поэтому не было нужды представлять доказательства относительно организации заговора.

Елизавета не удовлетворилась присуждением заговорщиков к "квалифицированной" казни, уготованной изменникам, и спросила, нет ли чего-нибудь пострашнее. Лорд Берли должен был разъяснить своей любвеобильной повелительнице, что намеченная кара более чем достаточна для любого преступника.

Многочасовая казнь первых шестерых заговорщиков приобрела настолько чудовищный характер, что сдали нервы даже у много повидавшей в те годы лондонской толпы. Поэтому остальных семерых на другой день повесили и лишь потом четвертовали и проделали все остальные процедуры, уготовленные государственным изменникам. Настала очередь и Марии Стюарт. 8 февраля 1587 г. ее жизнь оборвалась под топором палача...

"Тайны мадридского двора"

Решающая схватка быстро приближалась. Испания все еще владела самой сильной армией и флотом, и Филипп II наконец решил рискнуть ими обоими. Ведь теперь в случае свержения Елизаветы английский престол достанется не Марии Стюарт, тесно связанной с Францией, а самому Филиппу II, которого шотландская королева объявила своим наследником!

Задача разведывательного обеспечения намеченной высадки в Англии была возложена Филиппом II на уже известного нам дона Бернардино де Мендосу. Оказавшийся замешанным в "заговор Трокмортона" и вынужденный покинуть Англию, надменный испанец заявил Елизавете перед отъездом: "Бернардино де Мендоса рожден не возбуждать волнение в странах, а завоевывать их". Переехав в 1584 г. в Париж, Мендоса первоначально с головой окунулся в борьбу между французскими католиками и гугенотами. Однако, укрепив испанскую секретную службу во Франции, Мендоса не терял из виду Англию.

Прежде всего он решил действовать испытанным способом подкупа. Надо сказать, что разница между взяткой и "законным" получением иностранной пенсии в то время была столь неясной и тонкой, что заинтересованные стороны могли с полным основанием не особенно вдаваться в это различие. Словом, нужные люди в Англии стали получать испанские деньги. Мендоса также усердно собирал информацию с помощью английской католической эмиграции. В 1586, 1587 и 1588 гг. Филипп II получил от Мендосы первостепенной важности сведения о силах английского флота и передвижении кораблей, о строительстве новых судов и т.д. Правда, эта информация не всегда была точной, а порой успевала устареть, пока попадала в Мадрид. Мендоса организовал и засылку своих агентов в Лондон, где они всегда находили друзей, облегчавших им добывание сведений. Полученные известия часто пересылались и через французского посла в Лондоне, и другими путями. Заимел Мендоса и постоянных агентов во многих портовых городах.

К этому времени относится измена английского посла в Париже лорда Стаффорда. Дон Мендоса получил от Филиппа II разрешение подкупить Стаффорда, дав ему "2 тыс.крон или брильянты". Стаффорд оставался на своем посту, хотя его связи с испанцами не удалось сохранить в абсолютной тайне. Какие-то сведения просачивались. В 1587 г. Филипп II узнал, что Лонгле, французский посол в Мадриде, был осведомлен о свиданиях Стаффорда с Мендосой. Из Мадрида полетел приказ Мендосе более строго соблюдать секретность.

Получая деньги от испанцев и снабжая их информацией, Стаффорд ухитрялся выуживать и у них сведения, представляющие интерес для Уолсингема. Стаффорд, по-видимому, первым уведомил Уолсингема о подготовке армады. В июле 1586 г. он доносил в Лондон: "Испанская партия здесь хвастает, что в течение трех месяцев Ее Величество подвергнется нападению в ее собственном королевстве и что для этого подготовлена большая армия".

Не доверяя Стаффорду, Уолсингем установил за послом тщательное наблюдение. Такое поручение получил некий Роджерс, выяснивший, что Стаффорд связан с одним из видных эмигрантов-католиков Чарлзом Пейджетом. Позднее Роджерс известил Уолсингема, что Стаффорд подкуплен Гизами и показывает им депеши, получаемые из Лондона, что он является связующим звеном между французскими крайними католиками и английскими сторонниками Марии Стюарт. Тем не менее осторожный Уолсингем не принимал никаких мер против Стаффорда, знатного вельможи, родственника королевы. Возможно, что хитроумный министр стал снабжать посла ложными сведениями, с помощью которых хотел дурачить Гизов и испанцев. После возвращения Стаффорда в Англию ему не было предъявлено никаких обвинений.

Одновременно с Мендосой пытался насадить свою агентуру в Англии принц Александр Пармский, с 1578 г. испанский наместник в Нидерландах. Он был против высадки испанской армии в Англии до полного завоевания Нидерландов и поэтому пытался с помощью подкупа членов английского Тайного совета сколотить партию сторонников мира с Испанией. Английские лорды с охотой принимали все взятки, которые им давал испанский наместник, однако их переписка с ним велась под строгим контролем Берли и Уолсингема.

Уолсингем, возможно, из-за недоверия к Стаффорду стал создавать сеть своей агентуры, минуя официальных дипломатов или, во всяком случае, не только с их помощью. Позднее, в конце века, английская разведка снова вернулась к системе, при которой послы являлись одновременно руководителями британской разведки в стране, где они были аккредитованы, а нередко и в соседних государствах, в которых не было официальных представителей королевы. Испанцы тоже предпочитали вести шпионаж под покровом дипломатии, иногда даже назначая с этой целью по несколько послов в одну столицу. Так, в Вене было одно время целых четыре официальных представителя испанского короля.

Сесил и Уолсингем пытались использовать опыт английских купцов, торговавших с Испанией. Среди них был Роджер Боуденхем, живший в Севилье по крайней мере с 1579 по 1585 г.

Он представлял отчеты Сесилу, Уолсингему и Лейстеру с подробной оценкой возможностей Испании.

Очень важным агентом Уолсингема был выходец из Северной Германии фландрийский купец Вэйхенхерде. Он вел обширную торговлю хлебом, вином и английскими сукнами. Особенно важным было то, что Вэйхенхерде являлся поставщиком продовольствия для армии Александра Пармского и мог под этим предлогом свободно передвигаться по занятой испанцами части Южных Нидерландов. Впрочем, "свободно" означает лишь без помехи со стороны испанских властей, а не английского гарнизона в Остенде или судов, приписанных к гавани французских гугенотов Ла-Рошели (они, понятно, не имели никакого представления о тайных занятиях армейского поставщика). Не раз купец попадал в опасные переделки, например в стычку между испанским отрядом, под защитой которого путешествовал, и сделавшими вылазку английскими солдатами из Остенде. Один раз Вэйхенхерде был до нитки ограблен ларошельскими каперами. Впрочем, разведчик ухитрялся извлекать выгоду даже из таких ситуаций, посылая, в частности, свои замечания относительно тактики, применявшейся англичанами при вылазках и организациях засад. Большую ценность представляли отчеты Вэйхенхерде о численности и состоянии армии Александра Пармского, которая осаждала в 1587 г. одну из главных цитаделей голландцев - город Слейс, который мог служить важным плацдармом для подготовки испанского десанта в Англии. Отчеты, посылавшиеся Александром Пармским Филиппу II, во всем существенном подтверждают точность донесений, которые Вэйхенхерде направлял Уолсингему.

Усилия английской секретной службы все более сосредоточивались на сборе известий о подготовке Непобедимой армады (около 800 кораблей, 30 тыс. моряков, 60 тыс.солдат), которая должна была отправиться из испанских гаваней для завоевания Британских островов. В каком бы месте Европы ни находились агенты Уолсингема, они жадно ловили вести, приходившие из Мадрида. И стекавшаяся по всем этим каналам информация в целом создавала достаточно полную и точную картину происходившего. Уолсингему удалось даже, используя связи между английскими купцами, ювелирами с Ломбард-стрит и североитальянскими банкирами, добиться, чтобы те отказали в кредитах Филиппу II. Это очень замедлило его военные приготовления.

Важным источником информации являлись португальцы, многие из которых были недовольны захватом их страны армией испанского короля. Родственники поселившегося в Лондоне доктора Гектора Нуньеса - Г. Пардо и Б. Луис, совмещая шпионаж с контрабандной торговлей, привозили из Испании кроме колониальных товаров сведения о подготовке армады. Филипп II в конце концов приказал арестовать обоих шпионов-контрабандистов, но Пардо ухитрился даже из тюрьмы посылать письма в Лондон, которые доставлял капитан одного иностранного корабля.

Недавно один из исследователей обнаружил в английском государственном архиве составленный Уолсингемом "Заговор для получения информации из Испании". Он включал следующие главные пункты. Во-первых, получение писем от французского посла в Испании (речь, очевидно, шла о добывании Стаффордом у испанского посла в Париже перехваченной корреспонденции французского дипломата в Мадриде со своим правительством). Во-вторых, получение сведений об Испании из портовых городов Руана, Нанта, Гавра и Дьеппа. В-третьих, получение через Стаффорда информации от венецианского посла в Париже. В-четвертых, создание наблюдательного поста в Кракове для ознакомления с отчетом об испанских делах, которые поступали из Ватикана (главным разведчиком в Польше был королевский астролог Джон Ди, установивший тесные связи с неким Франческо Пуччи, о котором известно, что он пытался перехватить переписку между папой и Филиппом II). В-пятых, засылка людей различных национальностей (французов, фламандцев или итальянцев) под видом купцов или путешественников на испанское побережье для установления того, какие приготовления велись в испанских гаванях. В-шестых, получение информации непосредственно от испанского двора и из Генуи (каким путем - не указывалось). В-седьмых, обеспечение доставки сведений из Брюсселя, Лейдена и из Дании. Наконец, в-восьмых, планировалось использование некоего лорда Денсени в качестве разведчика.

Агент Уолсингема в Италии Энтони Станден - он жил там под именем Помпео Пеллегрини - отправил в Мадрид фламандца, брат которого служил в свите маркиза ди Санта-Круса, главнокомандующего Непобедимой армадой. Фламандец посылал свои донесения через тосканского посла в Мадриде Джузеппе (или Джованни) Фильяцци. Любопытно, что опытный моряк маркиз Санта-Крус скоропостижно скончался как раз накануне отплытия эскадры и был заменен герцогом Мединой Сидониа.

Уолсингем получил копию отчета о состоянии армады накануне отплытия, который был составлен для Филиппа II. Недаром после возвращения Фильяцци из Мадрида на родину Станден обещал ему выхлопотать особое благодарственное письмо королевы. (Использование послов дружеских держав, аккредитованных при вражеских правительствах, а также вообще дипломатов, которых можно было побудить к оказанию услуг Англии, все более входило в практику секретной службы Уолсингема.) Помимо фламандца Станден имел в Испании и других агентов и мог твердо сообщить, что армада не отплывет в 1587 г. Английское правительство знало, что у него есть время для подготовки отпора.

Уолсингем позаботился и о дезинформации испанского командования. В начале 1587 г. англичанин Ричард Гибс, выдавая себя за шотландца - сторонника Марии Стюарт, не только многое разведал о снаряжении армады, но и, сообщил испанцам неправильные сведения о Темзе, доказывая, что она якобы слишком мелка для испанских кораблей. На протяжении всего времени подготовки армады доставлялись подробные сведения о ней в Лондон.

Война между Испанией и Англией была объявлена, и 29 мая 1588 г. армада начала свой путь к британским берегам. В первые недели после отплытия армады Уолсингем как будто на время потерял ее из виду. Он считал, что она рассеяна ветрами, тогда как в действительности корабли не покинули еще испанских гаваней. Однако вскоре информация снова стала поступать регулярно. Станден организовал сеть шпионов на всем протяжении Атлантического побережья Франции, вдоль которого двигалась армада. Как только агент Стандена замечал на горизонте испанские корабли, он садился на коня и мчался в одну из французских гаваней на Ла-Манше, пересекал пролив и являлся для доклада к Уолсингему. Испанские галеоны передвигались медленно, агенты Стандена - намного быстрее. И Уолсингему было точно известно, где в данный момент находятся корабли Филиппа II. Английские капитаны знали заранее, когда покажется неприятель, как лучше подходить к галеонам, чтобы оказаться вне зоны огня испанских пушек.

Сведения стекались вплоть до того дня в конце июля, когда снабженные ценными разведывательными сведениями английские суда в Ла-Манше стали совершать одно нападение за другим на выстроившиеся в огромную дугу вражеские корабли. Остальное доделали неблагоприятные ветры и неумелое командование. Непобедимая армада Филиппа II потерпела полное поражение, но католическая контрреформация долго отказывалась признать неудачи своего "английского дела".

Впрочем, методы елизаветинской секретной дипломатии и разведки были уже хорошо усвоены ее противниками. Итальянский политический теоретик Джованни Ботеро в трактате об управлении государством, опубликованном в 1589 г. в Венеции, писал: "Известным видом предосторожности является сеяние наибольшего количества раздоров во вражеских или соседних странах. Необходимо поддерживать связи с советниками, вельможами, военачальниками и людьми, имеющими влияние у правителя. Цель этого состоит в том, чтобы убедить их не поднимать оружие против нас или обратить его в другом направлении, сделав их безвредными вследствие медленного осуществления их намерений, или даже побудить помочь нам, сообщая о своих планах. Ведь удар, которого ожидаешь, когда он обрушится, причиняет меньше вреда. И если интриги оказываются настолько смелыми, что придают действиям (в другой стране) характер восстания, измены или мятежа, то тем лучше. Мы можем быть более уверенными в мире у себя, если нарушим мир у наших врагов. Метод, который мы должны использовать против врагов веры, - тот самый, который Елизавета, претендующая на титул королевы Англии, использовала против католического короля Фландрии (т. е. Филиппа II. ) и христианнейшего короля Франции. Раздувая, насколько это только было в ее силах, вражду и ересь, возникшие в их странах, и оказывая помощь советами и деньгами, она удерживала огонь вдалеке от своего собственного дома. Таким образом, оказывая поддержку в Шотландии лицам, недовольным королевой Марией или плохо расположенным к французской партии или зараженным ересью, она не только обезопасила себя в отношении шотландского королевства, но фактически овладела им".

Уолсингем умер вскоре после разгрома Великой армады. Испанский агент поспешил обрадовать Филиппа II: "Министр Уолсингем только что скончался, что вызвало здесь большую горесть". Король начертал на полях донесения: "Там - конечно, но здесь это является хорошей новостью". Еще через несколько лет скончался лорд Берли. Уолсингема сменил младший сын лорда Берли Роберт Сесил, позднее лорд Солсбери, горбун, унаследовавший от отца быстрый ум и твердое следование раз избранной цели. Более двух десятилетий возглавляя секретную службу английской короны, он не брезговал никакими средствами для укрепления собственного влияния. Сесила отличала огромная работоспособность. Кажется невероятным, но, по свидетельству современников, Сесил за 80 дней в 1610 г. продиктовал и подписал 2884 письма - и это не считая других дел.

Анализ разведывательных донесений, часть из которых издана в известной публикации "Рукописи графа Солсбери" и в собрании государственных документов, показывает, что английская разведка стремилась получить прежде всего информацию военного характера - о подготовке в Кадисе, североиспанских гаванях, Лиссабоне новых армад против Англии (в свою очередь, испанские шпионы старались разузнать все возможное о планируемых экспедициях из Плимута против Португалии, Андалузии и Вест-Индии).

Сохранились подробные инструкции английскому агенту Остину Халфакру, датированные ноябрем 1591 г. Ему предписывалось посетить северное побережье Испании, особенно Корунью и Эль-Ферроль, определить характер их укреплений и количество сосредоточенных там кораблей. Часто инструкции требовали установить, на помощь кого из английских католиков рассчитывают испанцы в случае своей высадки в Англии.

Роберт Сесил повел упорную борьбу против иезуитов. Старый агент Уолсингема Пули за обещание пенсии вернулся на службу и сумел разузнать тайные пути, которыми иезуиты пробирались в Англию. Испанцам, в свою очередь, удалось в 90-х годах получить доступ к секретам английского Тайного совета, отчеты о деятельности которого регулярно поступали в Мадрид.

В 90-х годах заметно активизировалась испанская контрразведка. Во главе всего испанского шпионажа был поставлен Андре Веласкес де Веласко, для которого в 1613 г. даже создали пост "главного шпиона". В Мадриде тщательно составлялись списки подозрительных иностранцев, включая французов и шотландцев, занятых контрабандной торговлей. Была усилена охрана границы Испании с Францией, губернаторам пограничных провинций посылалась информация с описанием внешности английских лазутчиков, которые, по полученным сведениям, направлялись в Испанию. (Этих агентов, предписывалось либо арестовывать, либо организовывать за ними слежку, чтобы выяснить их связи.) Такие сведения, заранее приходившие из Англии, не являлись редкостью. Так, в марте 1602 г. иезуит Джозеф Кресуэлл, находившийся в Мадриде, уведомил испанские власти, что двое молодых англичан, вероятно, прибудут в какой-либо бискайский порт (Ирун или Фуентеррабиу) и что их следует задержать, так как, возможно, они везут материалы от иностранных шпионов. Были немедленно посланы соответствующие распоряжения губернаторам указанных городов, вскоре последовал приказ Филиппа II губернатору гавани Фуентеррабиа задерживать всех без исключения англичан как возможных шпионов. К этому присовокуплены были и постоянные усилия инквизиции. Результат, однако, был невелик - британские агенты либо не были англичанами по национальности, либо выдавали себя за уроженцев других стран. Чаще всего провалы их были результатом предательства.

В 1597 г. некто, как указывалось в официальных бумагах, "отъявленный мошенник по имени Монпалмер" предложил испанским властям открыть "все тайны Англии", а также указать "многих шпионов, находившихся в Испании, равно как и их планы". Все эти сведения Эдмон Палмер (таково было действительное имя "отъявленного мошенника") любезно взялся предоставить за 500 эскудо. В таком деле скупиться грех, и испанские власти, хотя и со вздохом, приняли условия. Палмер успел даже оговорить, чтобы ему предоставлялась часть доходов от конфискации имущества английских купцов-шпионов, которых он выдаст испанцам. В частности, Палмер сообщил испанцам об английском агенте Томасе Мерченте, проживавшем в Сан-Себастьяне уже в течение двух лет. Мерчент был связан со своим кузеном Николасом Ле Бланом, торговавшим в Бильбао и Севилье. Кроме этих двух лазутчиков Палмер сообщил еще об одном - Филиппе Скэмпсе, который, по его словам, направлялся в Лиссабон и на север Испании с большой суммой денег.

О предательстве Палмера стало известно двум английским разведчикам - Томасу Прэдшо и Филиппу Хонимену. Но Палмер, прошедший школу Уолсингема, предусмотрел такую возможность - ему можно было оправдаться перед англичанами ссылками на то, что он состоял на британской службе. Действительно, не пренебрегая доходами, которые она приносила, Палмер в течение семи лет (до 1604 г.) посылал свои отчеты в Лондон, получая положенную мзду.

Впрочем, такая игра не всегда была безопасной, как показывает пример купца Ричарда Барли, жившего с 1580 г. в Сан-Себастьяне. Он донес испанским властям о другом купце - Джоне Донне как об английском шпионе. А когда в 1588 г. началась война Испании с Англией, Барли поступил на испанскую службу. Новый испанский чиновник усердно предлагал завербовать во флот короля Филиппа II многих англичан-католиков. Однако в Мадриде побоялись таким путем сыграть на руку английским агентам, зачастую маскировавшимся под эмигрантов-католиков, и отвергли предложение Барли, так же как и ряд других его проектов. Опасения испанцев еще более усилились, когда через некоторое время поползли слухи, что Барли - английский лазутчик. В 1593 г. молва как будто подтвердилась, но испанское правительство все же продолжало держать его на службе еще два года. В 1595 г. Барли был арестован и всю войну просидел в тюрьме. Только в 1603 г. его освободили, объяснив, что арест был ошибочным, выдали жалованье за все годы, проведенные в заключении, и разрешили служить во флоте. Разгадку злоключений Барли можно найти в мемуарах английского адмирала Уильяма Монсона. Роберт Сесил послал Барли письмо, в котором выражал благодарность за его (вымышленные английской разведкой) заслуги на службе королевы. Испанцы поверили и запрятали, как отмечалось, в тюрьму одного из своих наиболее деятельных сторонников из английских эмигрантов.

В 1598 г. Роберт Сесил направил в Испанию восемь резидентов: троих - в североиспанские порты, троих - в Лиссабон и двоих - в Севилью. О плане засылки новых агентов испанская разведка узнала в 1599 г. от Оуэна, получившего это известие от своих лазутчиков в Англии.

Все более изощренной становилась система доставки донесений. Для связи одному агенту в Лиссабоне были даны адреса в Руане и Париже, а также в Эдинбурге и других городах Шотландии и Ирландии. По-прежнему Сесил пытался опираться на купцов, которые долгие годы вели торговлю с Испанией, например на упомянутого выше Филиппа Хонимена, через которого выплачивались деньги группе английских агентов. Несмотря на ряд провалов, шпионская сеть Сесила в Испании функционировала до самого конца войны.

В 80-е годы папский нунций во Фландрии предостерегал римский престол: "Английская королева - не знаю уж, каким образом, - проникает в любое дело". Нунций в Мадриде писал в Рим, что Елизавета имеет агентов среди лиц, близких к Святейшему престолу (последнее, вероятно, соответствовало действительности). Успехи английской разведки создали в Европе преувеличенное представление о ее возможностях, и это тоже способствовало целям британской политики. Знаменитый государственный деятель и философ Френсис Бэкон в 90-е годы опубликовал "Трактат относительно разведки и личной безопасности королевы". Бэкон прямо рекомендовал Тайному совету всячески распространять за границей мнение, что "Ее Величество имеет крупную секретную разведку", что "повсюду полно шпионов".

С годами у Елизаветы крепла убежденность в важности услуг, оказывавшихся разведкой и контрразведкой. Она никогда не забывала предписывать наместникам графств и городским властям перехват шпионов, казнь некоторых из них для внушения страха остальным. В 1593 г. она лично приказала одному из удачливых английских разведчиков, Энтони Стандену, который был принят на придворную службу и получил пожизненную пенсию, составить меморандум о его 28-летнем опыте шпиона. Более того, некоторые исследователи считают, что Елизавета наряду с государственной разведкой завела собственную. Сделав членом Тайного совета своего последнего фаворита молодого графа Эссекса, королева устроила ему своеобразный экзамен "по специальности". Как он сам писал в феврале 1593 г., Елизавета заставила его написать проект инструкций вымышленному тайному агенту во Франции. Надеясь продемонстрировать свои государственные таланты, Эссекс создал личную разведывательную службу, во главе которой он поставил Энтони Бэкона - родного брата Френсиса Бэкона. В 1594 г. Эссекс получил из Кале письмо от некоего Эдмунда Йорка, который просил простить ему самовольный отъезд за границу, присягу на верность Филиппу II и разрешить вернуться в Англию. К его просьбе присоединялись еще два джентльмена - Ричард Уильяме, который ранее служил под началом Эссекса, и Генри Юнг. Разрешение было дано, но сразу после возвращения все трое были арестованы. На допросе 30 июля 1594 г. Юнг начал утверждать, что Йорк приехал в Англию с целью поднять восстание на Севере, причем их действия взялись финансировать дядя Уильямса Ролф Шелдон и богатый сквайр Рью. Под пыткой арестованные стали дружно оговаривать друг друга и самих себя, признаваясь в различных преступных планах, включая покушение на королеву. Йорк даже сознался в намерении поджечь Лондон. Йорк и Уильяме были отправлены на эшафот как виновные в государственной измене.

"Заговор Йорка и Уильямса" - один из целого ряда аналогичных "конспирации", где в качестве доказательства преступления принимались слухи, ходившие среди английских эмигрантов во Фландрии, и сделанные под пыткой признания. В 1598 г. был раскрыт так называемый "заговор Сквайра". По официальной версии, Эдвард Сквайр был послан в Англию иезуитом Ричардом Уолполом, профессором колледжа в Вальядолиде, с поручением отравить Елизавету. Для этого Сквайр должен был натереть липким ртутным раствором переднюю луку седла. Предполагалось, что ядовитая смесь незаметно попадет и останется на руке королевы и смертельный яд будет принят вместе с пищей. Иезуиты обвиняли английское правительство в фабрикации этого заговора.

Во второй половине 90-х годов агентам Энтони Бэкона удалось добиться известных успехов в добывании подробной информации об испанских портах, в которых велась подготовка новой армады. Напротив, испанские власти не получали аналогичных сведений, по крайней мере для них оказалось полной неожиданностью появление в июне 1596 г. перед Кадисом, крупнейшей океанской гаванью Испании, английской эскадры во главе с Эссексом. Слабо защищенный Кадис был взят приступом, испанцы должны были сжечь 36 торговых кораблей с ценными товарами, чтобы они не попали в руки неприятеля. От еще больших потерь испанцев спас только счастливый случай. На обратном пути англичане обнаружили, что гавань Лиссабона присоединенного к Испании пуста - там не было и следа груженных драгоценностями судов, которые ожидались из Америки. Пришлось, отказавшись от этой желанной добычи, направиться к берегам Англии. А через неделю в Лиссабон прибыли корабли с золотом, серебром и драгоценностями на громадную сумму - 20 млн. дукатов. Успех ускользнул от англичан потому, что там они действовали вслепую.

Несмотря на достижения своей разведки, Эссекс в соперничестве с Сесилом потерпел поражение. Случилось так, что он рассорился с королевой и был послан в Ирландию подавлять вспыхнувшее восстание. Успеха Эссекс не добился и, вернувшись без разрешения Елизаветы в Лондон, оказался в полной опале. Вокруг него сгруппировались люди различного толка - от недовольных католиков до тех, кто считал Сесила способным предать дело протестантизма, провозгласив испанскую инфанту наследницей английского престола. Среди сторонников Эссекса было немало молодых искателей приключений и честолюбцев, считавших, что они делают верный ход в постоянной борьбе придворных группировок за влияние, власть и богатство. Многие твердо рассчитывали, что старая королева, столь часто прощавшая в прошлом самые наглые выходки своего любимца, в решающий момент предпочтет молодого красавца графа с его репутацией героя и полководца тщедушному, горбатому и достаточно непопулярному министру Роберту Сесилу. Другой вопрос, что эти люди недооценивали его хитрости и вероломство. В феврале 1601 г. Эссекс сделал попытку поднять восстание в Лондоне, не встретившую никакой поддержки среди жителей столицы. Бывший фаворит был арестован, предан суду по обвинению в государственной измене и казнен вместе с несколькими его сообщниками. Роберт Сесил победил.

В том же 1601 г. посланцы шотландского короля Якова, имевшего шансы на наследование английского престола, но не очень верившего в успех, явились в Лондон и узнали радостную весть: всесильный Роберт Сесил, правая рука Елизаветы, встал на сторону их повелителя. На тайном свидании в доме Сесила на Стренде был согласован код для переписки между шотландским королем и елизаветинским министром. Яков обозначался цифрой 30, Елизавета - 24, Сесил - 10, все остальные видные лица также получили свои номера. Лукавый "10" быстро сумел опутать Якова, фактически подсказывая ему программу действий. Сесил ратовал за своего кандидата неспроста - таким путем он стремился обеспечить себе милости будущего короля Англии и устранить с пути других возможных претендентов (особенно испанскую принцессу Изабеллу, которой Филипп II передал свои "права" на английский трон). Однако в глазах старой, цеплявшейся за власть Елизаветы тайные переговоры за ее спиной с Яковом ничем не отличались от государственной измены. Немало людей пошло на плаху за куда меньшие преступления. Роберт Сесил очень хорошо усвоил истину, которую английский поэт Д. Харрингтон сформулировал в остроумном двустишии:

   	Измена никогда не кончится удачей,
   	В противном случае ее зовут иначе.

Дабы никто не посмел назвать ее своим именем, и вел Сесил переписку с Яковом в глубокой тайне. Секретная служба Елизаветы здесь действовала против самой королевы.

Однажды, когда государственный секретарь Роберт Сесил сопровождал королеву в поездке, внимание Елизаветы привлек звук почтового рожка. Она приказала остановить гонца и передать Сесилу пакеты, присланные из Эдинбурга. Бледный Сесил взял бумаги, не зная, на что решиться. Не распечатать пакеты - значит, заведомо навлечь подозрение Елизаветы, а открыть - кто знает, что содержит присланная корреспонденция. Министра выручила находчивость. Он взял ножик у одного из придворных, вскрыл конверт, понюхал его и объявил, что письмо следует подержать на свежем воздухе, прежде чем зачитывать в присутствии Ее Величества, так как оно издает скверный запах. Сесил знал отвращение королевы к плохим духам - оно оказалось сильнее подозрительности. Он смог без посторонних глаз просмотреть корреспонденцию, прежде чем ознакомить с ней Елизавету.

Тайная связь главы английской секретной службы с иностранным монархом продолжалась вплоть до весны 1603 г., когда гонец на взмыленном коне прискакал в Эдинбург и сообщил долгожданную весть о смерти старой королевы. Яков VI шотландский становился отныне английским королем Яковом I.

Почерк Роберта Сесила

После заключения мира с Испанией в июле 1604 г. Роберт Сесил столкнулся в числе других с одной очень неприятной проблемой. Культивируя внешне добрососедские отношения с недавним врагом, нельзя было открыто держать сторону своих союзников, продолжавших войну. Невозможно было поэтому по-прежнему разрешать голландцам набирать в Англии добровольцев в свои войска, сражавшиеся против испанцев, и отказывать в этом праве правительству эрцгерцога Альберта, назначенного Мадридом правителем Южных Нидерландов (представителя австрийской ветви Габсбургов, женатого на испанской инфанте). Можно было, конечно, вообще запретить эту вербовку на иностранную службу, но такая мера нанесла бы ущерб военным усилиям Голландии, что было не в интересах английской политики и ухудшило бы отношения Лондона с обеими враждующими сторонами.

Сесил, судя по имеющимся - как обычно, неполным и противоречивым - данным, предпочел действовать иным, более изощренным способом. Он разрешил испанцам вербовку английских католиков, считая, что таким образом можно лучше всего выявить и круг недовольных и отправить наиболее горячие головы среди них за пределы Англии. Вместе с тем это выглядело как серьезная услуга испанцам, за которую можно было потребовать известную компенсацию (в том числе и в виде щедрых пенсий для Сесила и еще нескольких его друзей-министров и придворных). Что же касается голландцев, то их недовольство можно было успокоить доверительными разъяснениями, что навербованные в Англии солдаты никак не будут способствовать успехам испанской армии. И для этого должен быть использован арсенал тайной войны.

...Сэр Томас Эрандел принадлежал к одному из наиболее известных дворянских родов в Англии, далеко превосходившему по знатности выскочек тюдоровского времени. Однако Эранделы остались католиками в период Реформации, некоторым из них это стоило имений или даже головы.

В молодости, в 1580 г., Томас Эрандел отправился с разрешения Елизаветы в заграничное путешествие и отличился, сражаясь добровольцем в войсках императора Рудольфа II против турок в Венгрии. При штурме одной из крепостей он захватил неприятельское знамя, и в декабре 1595 г. Рудольф II возвел его в сан графа "Священной Римской империи германской нации". Однако на пути домой Эрандела стали преследовать неудачи. Во время кораблекрушения около английского побережья он потерял золото и брильянты, с помощью которых рассчитывал умилостивить Елизавету. А уцелевший императорский патент не помешал отправить Эрандела в Тауэр. Правда, вскоре его освободили, но доступ ему как католику к влиятельным постам и почестям был наглухо закрыт.

Фортуна снова улыбнулась опальному воину только через добрый десяток лет. 4 мая 1605 г. Томас Эрандел был возведен в звание барона. Любопытно отметить, что тем же днем датирован королевский патент, по которому Роберт Сесил, тогда носивший титул барона Эссендена, стал графом Солсбери. Вряд ли можно сомневаться, что милость, оказанная Эранделу, была связана с какой-то его предварительной договоренностью с главным министром.

Правительство Якова I ясно дало понять испанскому послу графу Виламедиана, что разрешение на набор в Англии и Шотландии добровольцев обусловливается согласованием с Лондоном назначения командиров комплектуемых отрядов. Испанцы пошли на это, но возникли проблемы. Ведь кандидатуры, как правило, не могли одновременно устраивать и испанцев, и Сесила. Лица, предложенные испанской стороной (сэр Эдвард Стенли - для английского контингента, граф Юм - для шотландцев), никак не подходили для Сесила. С точки зрения Сесила, нужно было подсунуть испанцам внешне приемлемое для них лицо, которое, однако, на деле являлось бы исполнителем повелений главного министра. На эту роль и был ангажирован Томас Эрандел.

Однако, чтобы он мог ее сыграть с успехом, надо было прежде всего рассеять естественные подозрения испанских властей, которые с недоверием относились даже к рядовым добровольцам, если только их лояльность не была удостоверена такими экспертами, как иезуит Болдуин и наш старый знакомец Оуэн. Кандидатура, угодная Сесилу, должна была быть преподнесена испанцам как их собственный выбор. Поэтому Сесил официально уведомил английского посла в Брюсселе сэра Томаса Эдмондса и через него испанцев, что английское правительство, поскольку ни одно знатное лицо не командует английскими волонтерами в Голландии, не может допустить, чтобы добровольцев во Фландрии возглавил столь знатный шотландский вельможа, как граф Юм. Или тем более лорд Эрандел, кандидатура которого также начала обсуждаться, - недавнее присвоение баронского титула могло бы тогда рассматриваться как поощрение к поступлению на испанскую службу.

В самом начале сентября 1605 г. на борт английского военного корабля "Эдвенчур" под командой капитана Мэтью Бредгейта был доставлен какой-то бородатый, одетый в лохмотья человек, которого сразу увели в пушечное помещение, чтобы скрыть от любопытных взглядов. Это был Эрандел, прицепивший фальшивую бороду и переодевшийся бродягой. Вряд ли об этом был поставлен в известность даже непосредственный начальник Бредгейта адмирал Монсон, который на своем флагманском корабле "Вэнгард" отвозил во Фландрию испанского посла графа Виламедиана. Возможно, маскарад предназначался не только для испанцев, но и для голландских капитанов, корабли которых господствовали в проливах и которые (в отличие, быть может, от правительства в Гааге) никак не могли быть в курсе маневров Роберта Сесила. Голландцы были готовы пропустить по просьбе Якова I испанского посла, пользовавшегося дипломатическим иммунитетом, но никак не барона Эрандела.

По прибытии в Гравелин адмирал Монсон и граф Виламедиана были встречены Эранделом, не делавшим более секрета из своей поездки, хотя утверждавшим, что он добрался во Фландрию через Кале. Однако разгневанный Монсон вскоре выяснил, что Эрандел прибыл на корабле капитана Бредгейта, несмотря на категорический приказ адмирала не брать никого постороннего на борт. Бредгейт был явно повинен в тяжком нарушении воинской дисциплины, грозившем тюрьмой. Было, конечно, неясно, что побудило опытного капитана совершить столь опасный проступок. Как бы предупреждая эти неудобные вопросы, Сесил 12 сентября информировал Эдмондса, что Эрандел "подкупил Бредгейта и отправился во Фландрию вопреки явно выраженной воле монарха и даже без уведомления об этом испанского посла, который сам заявил об этом при встрече с бароном в Гравелине". Последовал, конечно, протест со стороны дипломатического представителя голландских Генеральных штатов в Лондоне Ноэля Карона, но это нисколько не портило игру Сесила, скорее наоборот. В конечном счете Сесил дал себя уговорить и в качестве дружеского жеста по отношению к эрцгерцогу объявил, что английское правительство готово временно согласиться на службу Эрандела в должности полковника.

Эрандел был с почетом принят в Брюсселе. Барона сразу же посетил папский нунций, но англичанин явно более интересовался немедленным установлением связей с британским послом Эдмондсом. Это было сразу же замечено нунцием, который попытался использовать мнимого беглеца как посредника в тайных переговорах с послом Якова I. Вдобавок Эранделу даже не было нужды особо скрывать от испанцев свои контакты с Эдмондсом. Ведь без молчаливого согласия Лондона испанский наместник не мог назначить Эрандела командиром британского полка, не ставя под угрозу вербовку добровольцев в Англии. Эрандел формально заявлял, что неправильно понял предоставленную ему в Англии свободу действий и поэтому не спросил разрешения Якова на поездку во Фландрию. Но самое любопытное: новым волонтерам из Англии еще только предстояло прибыть, а Эрандел должен был вступить в командование частью, состоявшей из эмигрантов-католиков, бежавших во Фландрию еще до заключения мира и явно для борьбы против собственного правительства.

Впрочем, пыл у многих из эмигрантов к этому времени основательно угас. Об этом британскому послу доносили его шпионы, служившие в полку. Так, некий капитан Юз сообщал, что среди солдат царит недовольство, часть из них даже за это уволена. Объектом вражды стали в особенности майор Томас Стаддер - явный ставленник иезуитов, метивший на пост командира, и его сторонники. Они враждебно встретили перспективу назначения Эрандела новым полковым начальником. Полк в это время сократился вдвое и насчитывал всего около 1000 солдат. Командование раздиралось враждой между партиями Стаддера и Эрандела, детально информировавшего об этом Эдмондса или - под видом покаянных писем - самого Сесила. В них вместе с тем Эрандел открыто подчеркнул, что все ныне им делаемое осуществляется с разрешения Якова, а также просил в случае получения приказа о возвращении в Англию переправить его на британском военном корабле, так как голландцы жаждут крови командира английского полка. В Лондоне же официально делали вид, что по-прежнему раздражены действиями Эрандела, хотя и несколько смягчены выказанным им послушанием.

Английский полк принимал участие в осаде испанцами голландского города Вохтендонка, который должен был капитулировать. Этот успех заставил, кажется, Сесила и Эдмондса усомниться в верности Эрандела. Однако весной 1606 г., видимо, не без его усилий полк был доведен до плачевного состояния. В конечном счете в мае испанским властям пришлось расформировать разложившийся полк, передав часть солдат в другие соединения. Эдмондс 28 июня 1606 г. сообщил Сесилу, что Эрандел твердо действовал против злонамеренных лиц. Голландцы, не понявшие или не желавшие понять тонкости "игры", в которой участвовал Эрандел, перехватили на море его письма различным лицам в Англии и после этого сочли барона своим злейшим врагом. Эрандел, возможно, опасаясь убийства из-за угла, подстроенного голландцами, счел поэтому необходимым объясниться. В написанном в марте или начале апреля 1606 г. по-французски и подписанном им письме Эрандел заверял Генеральные штаты: "Мое намерение и главное стремление - служить вашему государству и не давать никакого повода к недовольству. Вместе с вашими соседями и лучшими друзьями я хочу в пределах разумного подчиняться вашим желаниям". Летом 1606 г., выполнив свою задачу, Эрандел отбыл из Фландрии на родину.

Подвалы Винегр-хауза

День 5 ноября и поныне проходит очень беспокойно для английских пожарных. Им приходится то и дело спешить на помощь слишком рьяным любителям фейерверков, чтобы спасти от огня соседние здания. Более трех с половиной веков ежегодно в "день Гая Фокса" повсеместно сжигают его чучело в память о спасении короля и парламента от опасного покушения. А между тем Гай Фокс вовсе не был ни вдохновителем, ни руководителем знаменитого "порохового заговора".

...В начале XVII в. в Энфилд-Чезе, расположенном на границе графств Эссекс и Хертфорд, стоял одинокий дом. Энфилд-Чез был в те времена далекой окраиной Лондона, а вернее - пригородным селением. 14 миль отделяли его от центра столицы - немалое расстояние, хотя город широко раскинулся в стороны за счет садов, парков, рощ и полян, окружавших дома.

Одиноко стоявший дом в Энфилд-Чезе мало чем выделялся среди сотен похожих на него строений. Быть может, только хозяева проявили особую склонность к уюту, который создается уединением от городской суеты. Поэтому, вероятно, и был огражден со всех сторон этот дом большим садом, а густая листва деревьев вместе с высоким забором прочно заслоняла его от нескромных взоров.

По обычаю, сохранившемуся в Англии вплоть до наших дней, многие дома имеют собственные имена, подобно тому как дают названия улицам или кораблям. Здание в Энфилд-Чезе именовалось Уайт-Уэбс. Оно лишь внешне походило на соседние постройки. В этом приземистом, наполовину каменном, наполовину деревянном здании было много укромных углов, многочисленных входов и выходов, скрытых дверей в стенах, раздвигавшихся полов, потайных комнат, подвалов, от которых вели подземные пути к протекавшей рядом небольшой речке...

Впрочем, немногие соседи и еще более редкие прохожие вряд ли задумывались над странностями планировки Уайт-Уэбса. Немало тайников было в лондонских зданиях, воздвигнутых в бурные годы войны Алой и Белой розы, когда власть много раз переходила из рук в руки, или в не менее опасное время (которое было если не на памяти многих еще здравствовавших тогда людей, то, во всяком случае, при жизни их отцов), когда по несколько раз менялась официальная религия Англии и при каждой перемене виселицы и отрубленные головы еретиков составляли постоянное "украшение" лондонских мостов и Тауэр-хилла. Словом, своя голова никому не бывает лишней, а лишний потайной ход не раз помогал ей оставаться на плечах.

У Уайт-Уэбса была достаточно солидная репутация, чтобы он не привлекал внимания шпионов Роберта Сесила. Как и весь Энфилд-Чез, дом лет за 30 до времени, о котором идет речь в нашем рассказе, принадлежал короне. Елизавета подарила его Роберту Гевику, придворному медику, а тот через некоторое время сдал здание внаем Роланду Уотсону, королевскому клерку. Вскоре появился новый претендент на аренду дома. Незадолго до раскрытия в 1601 г. "заговора Эссекса", когда этот всемогущий вельможа стремился завязать связи с католическими эмигрантами и недовольными католиками-дворянами в Англии, к Роберту Гевику явился посетитель. Это был довольно полный человек средних лет; по костюму его можно было принять за зажиточного деревенского арендатора. Посетитель с готовностью сообщил, что его зовут Миз и что он родом из графства Беркшир. У него есть сестра по фамилии Перкинс, женщина довольно состоятельная. Ей хотелось бы снять дом в спокойном месте, где она имела бы возможность жить вдали от городского шума и где ее могли легко навещать друзья из Лондона. Вероятно, условия, предложенные Мизом, были достаточно выгодными, так как королевский медик без колебаний сдал Уайт-Уэбс новой арендаторше. Она, правда, не спешила перебраться в снятое для нее здание. Вначале, видимо, было нужно переоборудовать дом, учитывая вкусы хозяйки. Этим и занялся ее дворецкий Роберт Скинер. Закончив работы, он отправился в Лондон, оставив в доме только что нанятого им слугу по фамилии Джонсон.

Судя по всему, миссис Перкинс была не просто религиозной женщиной, а исключительно усердной богомолкой. Одна из комнат в ее доме была превращена в часовню, да и в остальных повсюду можно было заметить книги религиозного содержания и все необходимое для отправления католической службы. Миссис Перкинс была католичкой, как, впрочем, и еще значительная часть англичан того времени. Ничего удивительного не было и в том, что все ее довольно многочисленные слуги, включая Скинера и его жену, также оказались католиками. Было естественно стремиться окружить себя единоверцами, тем более что отношение протестантов к людям, сохранявшим приверженность католицизму, было далеким от терпимости.

Миссис Перкинс оказалась молодой женщиной, любившей собирать в своем доме друзей и знакомых. Некоторые из них гостили у нее подолгу, другие часто приезжали и уезжали. Иногда происходил настоящий съезд гостей, которые жили по два-три дня. О том, что общество отнюдь не занималось коллективным постом, свидетельствовало внушительное количество дичи и красного вина, которое каждый раз перед таким приездом завозилось в Уайт-Уэбс. Пожалуй, Перкинс вела себя слишком вольно для незамужней женщины. Впрочем, имелись основания и думать, не была ли она замужем. В числе ее гостей был некий мистер Перкинс, который часто приезжал в Уайт-Уэбс как в собственный дом и оставался там порой на долгое время. К тому же вскоре в доме поселилась еще сестра госпожи Перкинс и, следовательно, мистера Миза, назвавшаяся женой лондонского купца Томаса Дженгинса. Ее муж - низкий, плотный человек с рыжей бородой - изредка навещал свою жену. Несколько неожиданным для слуг было то, что мистер Миз, вернувшийся после очередного, довольно длительного отсутствия, приказал теперь именовать себя мистером Фармером, а в разговоре один из гостей неосторожно назвал его отцом Валеем. Слуга Джеймс Джонсон - тот самый, которого нанял Скинер, - с изумлением узнал, что брат хозяйки - католический священник, да и сама она, как выяснилось вскоре, никакая не миссис Перкинс, а дочь католика лорда Уильяма Уокса, а "миссис Дженгинс" - его вторая дочь Елена, бывшая замужем за рыжебородым Варфоломеем Бруксби. Этот богатый сквайр уплачивал из своего кармана большую часть арендной платы за Уайт-Уэбс, следуемой королевскому медику.

Однако никто, кроме немногих посвященных в тайну, не мог предполагать, что Уайт-Уэбс стал центром очередного международного заговора контрреформации против ее противников, удар по которым она снова пыталась нанести на английской земле.

Благообразный мистер Миз (он же Фармер) был не кто иной, как сам глава английской провинции ордена иезуитов Гарнет. Иезуитами были и его слуга Джон - опытный заговорщик Ник Оуэн, и слуга "мистера Перкинса" священник Олдкорн. Гостили в доме также иезуиты, приезжавшие туда под различными личинами: Фишер, принимавший фамилии Перси и Ферфакс, Джерард, называвший себя то Стандишем, то Бруком, и, наконец, Гринвей, известный под именами Гринвелла и Тесмонда.

Заезжали в Уайт-Уэбс и другие лица, не носившие сутану. Это были большей частью католики - участники восстания, впавшие в немилость елизаветинского фаворита Эссекса. Они советовались с иезуитами о дальнейших планах действий. Подобные посетители вообще не называли своих имен - просто опытный дворецкий Скинер сразу провожал их к действительному хозяину дома мистеру Мизу.

Почему же это заговорщическое гнездо приобрело впоследствии кличку гарема, или сераля? Конечно, пребывание в уединенном доме отца Гарнета с двумя своими "духовными дочерьми" наводило потом на многие фривольные мысли. Их было особенно трудно избежать, так как Елена Бруксби даже родила сына, а Гарнет должен был сознаться, что сам крестил ребенка. Малыш родился лысым, и верховный судья Кок позднее бесцеремонно спрашивал, не было ли у мальчика тонзуры - выбритой макушки, свойственной католическим патерам.

Именно в Уайт-Уэбсе, вернее - среди частых гостей этого дома, и зародился "пороховой заговор". Его организаторами являлись несколько молодых католических дворян, раздраженных отказом Якова I отменить репрессивные законы против католиков. Душой заговора стал энергичный Роберт Кетсби, участник мятежа Эссекса. Этот бывший кутила и прожигатель жизни неожиданно (что было нередко в ту эпоху) превратился в фанатика, считавшего даже иезуитов недостаточно ревностными слугами господними. Впрочем, с главой английской провинции иезуитского ордена отцом Гарнетом у заговорщиков установились тесные связи. Один из участников заговора, Томас Винтер, вошел в контакт с правительством Испаиии и властями испанских Нидерландов (Фландрии). Видный заговорщик, значительно более старший, чем его друзья, - ему минуло 45 лет, - Томас Перси был двоюродным братом графа Нортумберлендского и вращался в придворной среде. Перси мог узнавать новости, которые имели первостепенное значение для его сообщников. И наконец, в заговоре участвовал Гай Фокс, который был, по существу, лишь простым исполнителем чужих планов. Этот английский католик, много лет проведший на испанской службе, для которого преданность вере заменила верность родине, был характерной фигурой для той эпохи.

Большинство своих тайн заговорщики унесли с собой в могилу. Не известно, кто первым предложил план, который решили осуществить Кетсби и его друзья, - взорвать здание Вестминстера, когда король будет открывать сессию парламента. Возможно, что идея была навеяна памятью о взрыве дома Кирк о'Филда в шотландской столице, во время которого погиб Дарнлей - отец Якова I. Впрочем, этот случай не был единственным - делались попытки взорвать государственные здания в Гааге, в Антверпене. Подобный же проект собирался осуществить Майкл Муди в царствование Елизаветы.

Заговорщики пытались извлечь уроки из прошлого. Они вскоре убедились, что им нельзя рассчитывать на поддержку Испании, которая теперь явно делала ставку на примирение с Яковом. К тому же над католической партией долгие годы тяготело подозрение, что она готова отдать английский престол Филиппу II или испанской инфанте. Теперь представлялась возможность сыграть на непопулярности короля-шотландца и привезенных им с собой фаворитов. После гибели Якова и наследника престола заговорщики предполагали захватить кого-либо из младших детей короля и, подняв восстание католиков, провозгласить регентство. В апреле 1604 г. пятеро заговорщиков, собравшись в доме Кетсби на Стренде, поклялись хранить тайну, не выдавать товарищей и не отступаться от своего намерения. После этого в соседней комнате они прослушали мессу, которую отслужил иезуит отец Джерард, специально приехавший для этого из Уайт-Уэбса. Патер утверждал впоследствии, что ничего не знал о том, что происходило за несколько минут до начала мессы. Подобную же позицию заняли сам отец Гарнет и все его коллеги. Позднее Гарнет уверял, что не мог ничего поделать, так как был связан тайной исповеди, во время которой ему только и стало известно о планах Кетсби и его друзей. Приступив к исполнению этих планов, Томас Перси снял в аренду Винегр-хауз - дом, примыкавший к той части Вестминстера, где размещалась палата лордов и где должно было состояться открытие парламентской сессии. Заговорщики начали рыть подкоп. Они предполагали, что попадут из Винегр-хауза в необитаемый подвал Вестминстера. Оказалось, что подвал сдали под торговый склад. С немалыми хлопотами Перси удалось договориться, чтобы ему уступили аренду этого помещения. Затем в подвал были перенесены доставленные ранее в Винегр-хауз мешки с порохом. Сверху сделали настил из угля, камней и битого стекла. Все было готово, но правительство неожиданно перенесло дату открытия парламентской сессии с 7 февраля на 3 октября 1605 г. В июле было объявлено, что сессия откроется еще позже - 5 ноября.

Заговорщики использовали это время для подготовки других своих действий - восстания в средних графствах и переброски из Фландрии эмигрантского полка, состоявшего из английских католиков. Кетсби и Перси получали право принимать в число заговорщиков новых людей. Это было необходимо и для пополнения финансовых ресурсов, так как приготовления потребовали много средств. Одним из последних уже 14 октября примкнул к заговору Френсис Трешам, кузен Кетсби и Томаса Винтера.

Через две недели после этого, 26 октября, когда до открытия парламента оставалось 10 дней, лорд Монтигл неожиданно отправился ужинать в свой замок Хокстон (полученный как приданое его женой Элизабет Трешам). Монтигл был участником мятежа Эссекса против Елизаветы в 1601 г., его заставили уплатить за это разорительный штраф в 5 тыс. ф. ст. Но через некоторое время он тайно сообщил правительству о намерении принять англиканство, после чего ему были возвращены имения и он стал членом палаты лордов. Монтигл пользовался доверием Роберта Сесила, о чем, конечно, Кетсби и его единомышленники не имели понятия. Это стало известным лишь через три с половиной века, после опубликования семейного архива Сесилей.

Во время ужина в Хокстоне, на котором присутствовал один из заговорщиков, Томас Уорд, паж принес хозяину замка только что полученное письмо. Тот сломал печать и передал Уорду бумагу с просьбой прочесть ее вслух.

В этом знаменитом письме, составленном очень туманно, Монтиглу советовали, если ему дорога жизнь, не присутствовать на заседании парламента, так как бог и люди решили покарать нечестивого "страшным ударом". Двусмысленное, но полное тревожных намеков письмо было прочитано Уордом в присутствии пажей и слуг. Монтигл немедля встал из-за стола и приказал седлать лошадей. В 10 часов вечера после бешеной скачки он на взмыленном скакуне подлетел к правительственному зданию - Уайтхоллу. Несмотря на поздний час, в нем находились сам Сесил и четыре лорда-католика - Нотингем, Нортгемптон, Вустер и Сеффолк, которые были введены в состав королевского Тайного совета. Лорды пришли на ужин к Сесилу, но, несмотря на довольно поздний час, еще не сели за стол. Поспешно вошедший в зал Монтигл передал Сесилу полученное загадочное послание. Присутствующие прочитали письмо и приняли решение сохранить все дело в глубокой тайне, ничего не предпринимая до возвращения короля, который охотился в Ройстоне и вскоре ожидался в столице. Монтигл не скрыл этого решения от Уорда, который был знаком с письмом. Уорд немедленно сообщил о случившемся Кетсби, но упрямый сквайр не считал еще дело проигранным. Фокс, спешно направленный в подвал, вернулся в Уайт-Уэбс, где его ждали руководители заговорщиков, и сообщил, что мина остается нетронутой.

1 ноября Кетсби встретился с Трешамом, которого подозревали, что он написал Монтиглу. Кетсби решил заколоть кинжалом предателя, но Трешам с негодованием отверг обвинение. Он уговаривал Кетсби отказаться от попытки осуществить план заговорщиков, тайна которых, вероятно, известна правительству. Кетсби не соглашался бежать и потребовал от Трешама дополнительных средств. Трешам дал сначала 100, потом через день еще 90 ф. ст. - все, что он мог собрать за такой короткий срок.

3 ноября Уорд через Винтера сообщил своим друзьям, что король, вернувшийся в Лондон, прочел письмо к Монтиглу и приказал лордам - членам Тайного совета хранить все в строгой тайне. Был отдан приказ немедля и незаметно обыскать подвалы под зданием палаты лордов. Выполняя этот приказ, лорд-камергер Сеффолк и Монтигл спустились в подвал, где встретили Фокса. Сеффолк спросил Фокса, кто он такой. Тот ответил, что он слуга мистера Перси, арендовавшего этот подвал. Лорд-камергер пошутил по поводу больших запасов угля к предстоящим рождественским праздникам и удалился вместе с сопровождавшими его лицами. Заговорщики, которым Фокс сообщил о посещении Сеффолка, вздохнули с облегчением - видимо, Яков и Сесил ничего не заподозрили.

Приближался решающий час. Фокс отправился в подвал, подготовил фитиль, который вел к мешкам с порохом, и поднялся наружу... Не успел он выйти, как к нему кинулись поджидавшие его в засаде люди во главе с мировым судьей Ниветом, посланным для нового осмотра подвала. Минуты было достаточно, чтобы пленник, которому связали руки, понял, что все пропало. На вопрос Нивета, что он здесь делает, Фокс не счел нужным скрывать. "Если бы вы меня схватили внутри, - ответил он, - я взорвал бы вас, себя и все здание". По приказанию Нивета подвал был подвергнут тщательному обыску. Бочки с порохом были открыты и обезврежены.

Заговорщики начали спешно покидать столицу еще до того, как узнали об аресте Фокса. Это делалось в соответствии с их планом, который предусматривал одновременное начало восстания в ряде графств на северо-востоке Англии. Однако известие о неудаче заговора лишило мужества католических помещиков, возглавляемых Э.Дигби, которые ранее дали обещание участвовать в вооруженном выступлении. Кетсби и его друзья решили бежать в горы Уэлса и поднять там восстание среди довольно многочисленного католического населения.

В доме одного из заговорщиков, Литлтона, в графстве Стаффордшир сделали короткий привал, Кетсби и несколько его спутников попытались просушить порох, который они подмочили, переплывая реку. При этом искра упала на блюдо, на котором лежал порох. Кетсби и другие стоявшие поблизости были отброшены в сторону с обожженными черными лицами. Мешок пороха силой взрыва был выброшен через пробоину в крыше. Большинство оставшихся невредимыми заговорщиков бежали, остальные вскоре были окружены отрядом, собранным шерифом графства. Кетсби и Перси были убиты в перестрелке вместе с другими заговорщиками. Раненный в руку Томас Винтер и еще несколько человек были взяты в плен. В течение последующих недель были схвачены в разных местах другие участники "порохового заговора".

...В средней Англии на высоком холме, с которого просматривались на много миль окрестные места, стоял замок Хиндлип-хауз. Он был создан со специальной целью служить убежищем для отца Гарнета и его христова воинства.

Весь замок представлял сплошную загадку. Каждая комната имела скрытые ниши, стены были полны тайников, потолки маскировали невидимые чердачные помещения. Даже печи были если не с двойным дном, то с двойным выходом: один - для дыма, другой - для иезуитов, когда им почему-либо требовалось исчезнуть, не оставляя следов. Камин в спальне хозяйки был соединен узкой трубой с одной из ниш, куда таким образом можно было, не вызывая подозрений, доставлять пищу и вино, которое обитатели тайников явно предпочитали воде. Иезуитский архитектор работал не по шаблону: каждый тайник имел свой секрет, и раскрытие одного из них мало облегчало поиски других. Тем не менее спрятать концы в воду не удалось. Из Лондона было предписано судье Генри Бромли произвести тщательный обыск в Хиндлип-хаузе. Бромли и его команда неожиданно нагрянули в замок. Находившиеся там Гарнет и трое его подчиненных едва успели скрыться в двух тайниках. Однако укрытия не были подготовлены к длительной осаде замка. Изголодавшиеся Гарнет и другие иезуиты вышли из убежища и сдались на милость победителя.

21 января 1605 г. собрался парламент. По предложению нижней палаты были приняты дополнительные ограничения для католиков, а 5 ноября - день раскрытия "порохового заговора" - объявлен навечно днем вознесения благодарственной молитвы. Захваченные живыми заговорщики сложили головы на эшафоте. В предсмертной речи Гарнет предостерег католиков против участия "в мятежных и изменнических предприятиях против короля". Таково было окончание "порохового заговора".

Но такой ли была его история, какой ее традиционно представляют, следуя официальной версии английского правительства? Впервые сомнение стали высказывать в прошлом веке католические историки, исходя, разумеется, из своих собственных мотивов. В литературе возник спор, не закончившийся и поныне. Он выявил, насколько всесильный Сесил был заинтересован в "пороховом заговоре", который дал желанный повод усилить репрессии против католиков. Вряд ли можно сомневаться, что Сесил заранее что-то знал о планах Кетсби и что его агенты-провокаторы действовали в рядах заговорщиков. Но это еще не доказывает, что весь "пороховой заговор" был сфабрикован министром (на чем особенно настаивают авторы-иезуиты, защищающие честь ордена). В истории заговора многое остается невыясненным. Куда девали заговорщики огромное количество земли, вырытой во время подкопа? Малоправдоподобно, чтобы они могли незаметно разбросать ее в крохотном садике около дома или (как считал известный английский историк С. Гардинер) выбросить в Темзу. Где заговорщики добыли такую массу пороха, производство которого было государственной монополией? Интересно, что, когда в связи с какими-то финансовыми расчетами решили проверить данные о расходе пороха, хранившегося в Тауэре, это было разрешено сделать лишь за период с 1578 по 1604 г. Расследование было прекращено как раз в год "порохового заговора", а впоследствии сведения за этот год и вовсе затерялись. В правительственной версии изложение обстоятельств ареста Фокса полно противоречий. Исследования архивных материалов показали, что судья Кок производил какие-то сложные подчистки и исправления в протоколах допросов, снятых под пыткой с арестованных заговорщиков.

Большая часть того, что мы знаем о заговоре, известна из исповеди Томаса Винтера. Однако действительно ли сохранившийся ее экземпляр, считаемый подлинником, написан Винтером? Он подписан "Winter", хотя сам Томас Винтер в других случаях неизменно писал свою фамилию по-другому - "Wintour". Имеется немало косвенных данных, заставляющих предполагать, что действительный текст исповеди был переписан - с добавлениями и исправлениями - кем-то другим, ловко подделавшим почерк Винтера. Им мог быть наш старый знакомец Томас Фелиппес, сыгравший роковую роль в гибели Марии Стюарт. После воцарения Якова, который любил сохранять внешние приличия, шпион был уволен со службы и переведен на пенсию. Фелиппес на собственный страх и риск завязал провокационную переписку с английскими эмигрантами на континенте и угодил в Тауэр за самовольное вмешательство в государственные дела. Но через некоторое время он был выпущен из тюрьмы по ходатайству его бывших сослуживцев - Левинса Мунка, правой руки Сесила, и коменданта Тауэра Уильяма Уода. У Роберта Сесила были в подчинении и другие эксперты по подделке документов. Если "пороховой заговор" был действительно спровоцирован Сесилом, ловкий министр мог заронить мысль о взрыве парламента в голову Кетсби, прибегнув к помощи лорда Монтигла. Через него же, вероятно, Кетсби был осведомлен о том, что король будет присутствовать на заседании парламента. Юридически оно являлось не открытием новой сессии, а возобновлением работы старой. В таких случаях король обычно не появлялся в парламенте, исключение было решено сделать потому, что в 1605 г. предстояло обсуждение особо важного вопроса о законодательной унии с Шотландией. О решении короля прибыть в парламент заранее было известно только очень узкому кругу. И все же Кетсби, близкий к придворной среде, мог узнать об этом решении не только от Монтигла.

Сцена в замке Хокстон, очевидно, была заранее разыгранным представлением. Сесил хотел, вероятно, таким путем предоставить возможность тщеславному королю самому разъяснить туманный смысл письма и считать, что он лично разоблачил заговор. Несомненно, что Сесил имел не одного своего шпиона в среде заговорщиков, в их числе мог быть и Томас Уорд. Очень двусмысленна роль Трешама, с арестом которого Сесил медлил несколько дней и который умер в Тауэре до суда (официально - от удушья) при довольно подозрительных обстоятельствах. Правда, "предосторожности" в отношении Трешама могли быть вызваны тем, что он слишком много знал о роли Монтигла. Некоторые исследователи считают, что правительственным шпионом мог быть один из главных организаторов "порохового заговора" - Томас Перси.

В 1967 г. в издательстве Оксфордского университета вышла книга литературоведа Б. Н. Де Луна, в которой высказывается предположение, что ????аюнтом Сесила был известный драматург Бен Джонсон, встречавшийся с Кегсби. По-видимому, попытки Бена Джонсона оправдать свою роль можно усмотреть в его трагедии на сюжет из древнеримской истории "Заговор Катилины" (эта пьеса была впервые поставлена на сцене в 1611 г.).

Министр, несомненно, многое знал о заговоре, особенно о том, что касалось подготовки католического восстания. Ему об этом сообщали агенты и в Англии, и за рубежом; было получено также предостережение от французского короля Генриха IV. И все же это еще не доказательство, что весь заговор - результат умелой провокации Роберта Сесила...

Английское новое обуржуазившееся дворянство и буржуазия выиграли еще один раунд в длительной борьбе против католической реакции и ее верного орудия - иезуитского ордена. Однако уже в первые годы правления Якова I выявилось, что английский абсолютизм перестал играть прогрессивную роль; он вступал во все большее противоречие с интересами буржуазии и нового дворянства. Абсолютизм начинает искать поддержку у своих недавних врагов - у тех слоев дворянства, которые не были затронуты новым капиталистическим развитием страны и тяготели к старым феодальным порядкам, делает шаги к примирению с католической церковью постепенно претерпевает изменение и внешняя политика Англии, которая заключила мир с Испанией.

В этой связи оживилась деятельность испанской разведки в Британии. Испанский посол Хуан де Таксис стал щедро сыпать золотом в Лондоне. Его преемник опытный и умелый дипломат Гондомар быстро приобрел большой вес при дворе Якова I. Гондомар создал в Англии шпионскую сеть, состоявшую из профессиональных разведчиков. Он не брезговал покупать новости и "поштучно". В его бумагах можно прочесть такие записи: "Г. Ла Форесту и другим лицам во французском посольстве за ценные новости - 4533 реала; слуге министра Лейка за изложение важных депеш - 300 реалов; лицу, которое дало мне копии договоров... из английских архивов, - 1200 реалов".

Гондомар вкрался в доверие к Якову и под видом дружеских расспросов выведывал у короля его планы. Однако собеседник испанского посла оказался натурой на редкость капризной и склонной к надувательству, причем по прихоти, а не ради каких-либо определенных целей. После встречи с Яковом испанцу всякий раз приходилось ломать голову над тем, что из выуженных им у его коронованного приятеля сведений соответствовало действительности, а что было только порождением причудливой королевской фантазии. Так как речь шла о намерениях Якова, только ему до конца известных, а король говорил правду или лгал без всякой задней мысли, просто по наитию, то задача, которую приходилось решать послу мадридского двора, была совсем не из легких.

Значительную часть черновой работы аристократ Гондомар оставлял на долю посла эрцгерцога Альберта, тогдашнего наместника (формально суверенного правителя) испанских Нидерландов Жана Батиста ван Мале. Этот выбившийся из писцов дипломат занимался вербовкой на испанскую службу всякой мелкой сошки. Так, например, в августе 1620 г. он усердно пытался подкупить правительственного шифровальщика, некоего Винсентио, который еще до этого отсидел шесть лет в Тауэре за связи с испанской разведкой. Ван Мале хотел побудить Винсентио отказаться расшифровывать важные письма испанского посла в Вене к эрцгерцогу Альберту, перехваченные английскими разведчиками. Винсентио предлагались деньги - разумеется, с прямо противоположной целью - также и от имени голландского посла. Все договаривающиеся стороны торговались при этом как на рынке. Вдобавок, прежде чем платить, ван Мале хотел убедиться в качестве "товара", которым в данном случае была способность Винсентио раскрыть испанский шифр. От продавца потребовали принести образчик его изделия. А тем временем английские власти спохватились и предложили Винсентио поторопиться с расшифровкой, если он не желает познакомиться с пыточной камерой. Словом, опытные шифровальщики были в цене. Долгое время историки не знали, что приключилось с Томасом Фелиппесом после событий, связанных с "пороховым заговором". След отыскался в переписке Гондомара. В 1621 г. испанец сообщал о намерении подкупить и отправить во Фландрию этого "бесстыдного старика, которому перевалило за семьдесят".

Напротив, английская разведка приходила в упадок уже в последние годы жизни Роберта Сесила (он умер в 1612 г.). Сесил сам согласился получать крупную пенсию от испанского двора и не был намерен особенно усердно разыскивать своих сообщников. Сменившие Сесила руководители секретной службы больше использовали ее не для борьбы против враждебных держав, а для наблюдения за своими противниками при дворе. Они не могли соперничать с Гондомаром, приобретшим к тому же влияние на самого Якова I.

Тем не менее случались неудачи и у ловкого испанского посла. Особенно странным было то, что происходило с депешами Гондомара, которые он направлял в Мадрид. Там копии с них каким-то неведомым путем добывал английский посол сэр Джон Дигби, расшифровывал места, написанные кодом, и пересылал свою добычу в Лондон Якову I. Это происходило в течение многих лет вопреки бессильному гневу Гондомара. Правда, в Лондоне верные люди немедленно ставили в известность посла, что его очередная депеша в Мадрид доставлена английскому королю. Обычно эту новость сообщал Гондомару подкупленный придворный. Тщетно Гондомар менял шифры и курьеров, просил, чтобы в Мадриде его донесения попадали только в руки абсолютно доверенных лиц. Тщетно "главный шпион" дон Андре Веласкес де Веласко засылал все новых и особенно доверенных лазутчиков в английское посольство. Напрасно испанский министр герцог Лерма расставлял ловушки членам Государственного совета и их клеркам, пытаясь обнаружить предателя.

Источник информации так и не был обнаружен. Гондомар решил, что это все же кто-то из членов Государственного совета. Через много лет, уже вернувшись из Испании, Дигби, уступая настойчивым просьбам Гон-цомара, раскрыл секрет. Депеши перехватывались и копировались, пока курьер отдыхал на последней почтовой станции неподалеку от испанской столицы. Остается неизвестным, сообщил ли Дигби правду или и в этом случае попытался провести за нос своего удачливого коллегу.

Джону Дигби удалось навлечь подозрение испанских властей на отца Кресуэлла, который десятилетиями был при испанском дворе вырази гелем взглядов английских эмигрантов-католиков. Основой для слухов послужили беседы, которые лукавый дипломат вел, соблюдая видимость тайны, с Кресуэллом по вопросу о дозволении молодым англичанам поступать в иезуитские семинарии. В феврале 1613 г. испанский главный министр герцог Лерма даже приказал провести полное расследование деятельности Кресуэлла, окончившееся, впрочем, благополучно для одураченного иезуита. Тем не менее генерал ордена счел за благо удалить Кресуэлла из Мадрида.

Между прочим, Дигби имел возможность на основе донесений Гондомара составить полный список лиц, которым выплачивались пенсии из Мадрида. Среди них было много приближенных Якова. Однако сэр Джон Дигби имел достаточно такта, чтобы не включить в этот список самого короля, также получавшего немалую испанскую субсидию.

Одним из удачливых разведчиков стал английский посол в Венеции сэр Генри Уоттон. Это ему принадлежит известное определение обязанностей посла: "Муж добрый, отправленный на чужбину, дабы там лгать на пользу своей страны". Тому же Уоттону приписывают и такой совет молодому дипломату: "Всегда говорите правду, так как вам никогда не будут верить. Таким способом только вы будете знать правду, а ваши противники окажутся в невыгодном положении". Другим видным дипломатам "та идея пришла в голову лишь со столетним запозданием.

Уоттон прошел длительную выучку участника придворных интриг, одно время был секретарем графа Эссекса, но оставил эту службу, прежде чем фаворит впал в немилость. В 1602 г. Уоттон тайно прибыл в Венецию, именуя себя Октавио Бальди. Герцог Тосканский послал его в Шотландию предупредить Якова о подготовлявшемся против него очередном заговоре. Подобное поручение снискало Уоттону расположение шотландского короля, который после вступления на английский престол отправил сэра Генри послом в Республику Святого Марка. На этом посту и развернулись способности Уоттона как руководителя секретной службы. Обстановка в Венеции мало благоприятствовала проявлению талантов иностранных разведчиков. Чиновников, просто замеченных в беседе с иностранными дипломатами, без долгих слов приговаривали к пожизненному тюремному заключению. Приходилось действовать с крайней осторожностью, к тому же мешал недостаток средств - Уоттону давали всего 400 ф.ст. в год, большую часть из которых надо было тратить на содержание посольства и оплату курьеров. Для пополнения этой суммы Уоттон принял пенсию герцога Савойского, продавая добытую им информацию правительствам, находившимся в дружественных отношениях с Англией. Венецианцы получали от него за соответствующую мзду сведения об иезуитском ордене, с которым республика находилась в то время в крайне враждебных отношениях. Уоттон имел своих лазутчиков не только в самой Венеции, что было, как уже отмечалось, вовсе не простым делом, но также в Риме, Милане, даже в отдаленной Турции. Агенты Уоттона перехватывали в дороге чужую дипломатическую корреспонденцию, уделяя особое внимание почте иезуитов. "Должен признаться, что имею особую склонность к пакетам, которые посылают или которые адресованы этим святым отцам", - иронически сообщал Уоттон. Корреспонденция "Общества Иисуса" после снятия с нее копий отправлялась строго по назначению.

Английские разведчики неоднократно прямо выступали глашатаями и проводниками британской внешней торговой и политической экспансии. В этом убеждает история русско-английских отношений, которые приобрели регулярный характер во второй половине XVI в. В инструкции английскому послу Рэндолфу в 1568 г. лорд Берли ("боярин Бурлы", как называли его в русских официальных документах) рекомендовал добиваться привилегий британским купцам, уклоняться от переговоров о союзе, на котором настаивал Иван Грозный. Царь был осведомлен уже в это время о заговорах против Елизаветы и предлагал ей даже заключить договор о предоставлении друг другу права убежища. Убедившись в нежелании английского правительства, московский самодержец в известной своей грамоте от 24 октября 1570 г. писал: "Мы чаяли того, что ты на своем государстве государыня... ажио у тебя мимо тебя люди владеют и не токмо люди, но мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чину, как есть пошлая девица..."

После смерти Грозного английские "торговые мужики" стали усердно ходатайствовать о британском вмешательстве в русские дела. Во время социально-политического кризиса, переживавшегося русским государством в начале XVII в., агенты британской "Московской компании" Джон Меррик и Уильям Рассел пытались предложить боярам ни больше ни меньше как установление английского протектората над Россией. Английские разведчики и дипломаты даже обсуждали при этом планы занятия и укрепления Архангельска, захвата русского Севера. Одним из авторов подобных проектов был шотландец капитан Чемберлен, который служил в шведских войсках, захвативших Новгород. Эта политика получила одобрение короля Якова, но вскоре потерпела неудачу вследствие разгрома русским народом армий иностранных интервентов. Авантюристам пришлось умерить свои аппетиты.

Если при Елизавете разведчики порой маскировались под астрологов, колдунов, то теперь король, считавший себя великим знатоком наилучших способов укрощения нечистой силы, поручил своей секретной службе... сыск ведьм и оборотней. Разве не пыталась эта челядь сатаны умертвить его еще в Шотландии? Впрочем, и здесь традиции Берли и Уолсингема оказались очень живучими. В 1621 г. в Москву был послан врач Артур Ди, сын уже знакомого нам астролога и разведчика Елизаветы. Артур Ди стал лекарем царя Михаила Федоровича, объявил себя также специалистом по магии и алхимии. Очевидно, у него, как и у его отца, была и другая, неафишируемая специальность. В 1634г. Ди лишился царского расположения и вернулся в Англию, где получил завидную должность личного врача короля Карла I.

Продолжение...Тайная война и Вильям Шекспир

Електронна бібліотека ЦДН КУП

Сайт управляется системой uCoz