Эта глава будет очень короткой. Ее можно было бы слить с предыдущей или
последующей главами, но я этого не сделал по двум причинам. Во-первых,
события, которые в ней будут описаны, происходили вне Афин. Во-вторых, и по
времени - они как бы выпадают из хронологии эволюции Афинского государства.
Дело в том, что хотя по календарю эти события имели место как раз в тот
период истории Афинской демократии, к которому мы только что подошли, по
своему смыслу и масштабам они ее опередили на добрый десяток лет. Конечно,
для истории это срок ничтожный, но афинянам представилась уникальная
возможность увидеть то, что их самих ожидало. Кровавые события, о которых
вскоре пойдет речь, потому именно могли бы послужить предупреждением для
Афин, что пример афинян сыграл главную роль в охватившей всю Элладу
вакханалии. "Семена зла", относительно медленно прораставшие в Афинах, были
занесены из них на иные, более благоприятные почвы, где быстро дали буйные
побеги. Поясню, что я имею в виду.
В предыдущей главе было показано, как одновременно с разрушением
традиционных нравственных устоев жизни Афинская демократия оказалась во
власти честолюбивых и корыстных вождей демоса - демагогов. Земельная
аристократия, еще так недавно занимавшая ключевые позиции в демократическом
государстве, ненавидела и презирала новых лидеров. С ней была солидарна и та
часть состоятельных граждан города, которую демагоги оттирали от кормила
государственной власти. Объединившись против так называемых "демократов",
они именовали себя партией "олигархов". Впрочем, приверженность той или
другой партии нередко определялась не происхождением, убеждениями и даже не
достатком, а личной выгодой. Об этом, обращаясь к судьям, прямо говорит в
одной из сохранившихся судебных речей известный "логограф" (адвокат) конца V
века Лисий (459-380 гг.):
"Итак, прежде всего надо вам твердо усвоить, что на свете нет людей, по
природе склонных к олигархии или к демократии; каждый стремится к
установлению той формы правления, которая для него выгодна...".(XXV)
Эта речь была произнесена в 401 г., но сказанное в ней относится и к
421 г. Однако идущие от времен Солона традиции демократического
государственного строя в Афинах были еще очень прочны. Олигархия
представляла собой не более, чем оппозицию, а ее партия организационно
существовала лишь в виде разрозненных тайных сообществ - "гетерий". Об
открытой борьбе с демократами не могло быть и речи.
Другое дело - в прочих городах Эллады. Туда демократия экспортировалась
из Афин. Иногда в виде примера, соблазнительного не только для бедноты, но и
для тех, в ком новообретенное богатство пробудило жажду власти, а иногда -
принудительно, как в городах Афинской морской империи. Это происходило
сравнительно недавно. Подражание и принуждение имели в качестве образца
Афинскую демократию уже демагогического толка. Собственных демократических
традиций не существовало, а влияние аристократии и сложившейся на ее основе
олигархии было велико. В результате такого генезиса партии демократов и
олигархов во многих городах вели между собой борьбу "на равных". Лидеры
обеих партий стремились обещаниями и подачками привлечь на свою сторону
рядовых граждан, разжигая ненависть и междоусобную борьбу. Одним из наиболее
эффективных средств в этой борьбе стало вовлечение в нее посторонней военной
силы. Такую возможность предоставила война между Афинами и Спартой.
Демократы стремились заручиться поддержкой афинян, олигархи обращались за
помощью к спартанцам.
Государственное устройство Спарты в период Пелопоннесских войн нельзя
назвать правлением аристократии или олигархии. Сами эти понятия в обычном их
значении не соответствовали своеобразному образу жизни спартанцев. Со времен
полулегендарного законодателя Ликурга (VIII в.) в Спарте культивировалась
умеренность и даже суровость образа жизни. Личное обогащение никого не
привлекало, внешней торговли не существовало, в обращении находилась только
медная монета внутреннего пользования, военной добычи спартанцы не брали,
данью побежденных врагов не облагали. Это была "община равных" или, скорее,
военный лагерь, где распоряжались военачальники, а деньги не могли служить
источником ни власти, ни влияния. Сами спартанцы ремеслами и сельским
хозяйством не занимались. Их кормило порабощенное еще в незапамятные времена
коренное население страны. Институты государственной власти в Спарте имели
своеобразный смешанный характер. С одной стороны, - два одновременно
царствующих царя. Их власть - наследственная и пожизненная - ограничивалась
тем, что они принимали на себя верховное командование во время войны и
следили за обеспечением безопасности на дорогах в мирное время. Наряду с
царями существовал совет старейшин ("герусия"). Тридцать человек
("геронты"), избирались народным собранием из числа граждан старше
шестидесяти лет и оставались членами герусии пожизненно. Это - военный совет
и верховный суд. С другой стороны, - демократические учреждения. Вся
политическая власть принадлежала Совету из пяти "эфоров", переизбираемых
народным собранием ежегодно. Само народное собрание ("апелла"), куда входили
все спартанцы, достигшие 30 лет, собиралось ежемесячно, но не имело права
обсуждения каких-либо вопросов. Оно лишь одобряло или не одобряло (криком!)
действия царей и других должностных лиц.
Из этой краткой справки видно, что олигархи не могли вызывать особенной
симпатии у спартанцев. Но "на войне как на войне!". Если афиняне
поддерживали демократов, то Спарта, естественно, готова была оказать помощь
их противникам.
Обрисовав таким образом, в самых общих чертах политическую ситуацию
ряда городов Эллады, "обогнавших" Афины на пути конфронтации демократов и
олигархов, предоставим слово очевидцу. Вот, что пишет об этом Фукидид:
"Этой междоусобной борьбой были охвачены теперь все города Эллады.
Города по каким-либо причинам вовлеченные в нее позднее, узнав теперь о
происшедших подобного рода событиях в других городах, заходили все дальше и
дальше в своих буйственных замыслах и превосходили своих предшественников
коварством в приемах борьбы и жестокостью мщения. Изменилось даже привычное
значение слов в оценке человеческих действий...
Человек, поносящий других и вечно всем недовольный, пользовался
доверием, а его противник, напротив, вызывал подозрения. Удачливый и хитрый
интриган считался проницательным, а распознавший заранее его планы - еще
более ловким. С другой стороны, того, кто заранее решил отказаться от
участия в политических происках, того считали врагом своей партии и трусом,
испугавшимся противника. Хвалили тех, кто мог заранее предупредить доносом
задуманную против него интригу или подталкивал на это других... Взаимные
клятвы, даваемые для примирения, обе стороны признавали лишь средством для
того, чтобы выиграть время в трудном положении, и считали себя связанными
ими лишь до тех пор, пока не соберутся с силами для новой борьбы..."
Ай да Фукидид! Нельзя отказать ему в знании слабостей человеческой
природы! Но слушаем дальше:
"... Причина всех этих зол - жажда власти, коренящаяся в алчности и
честолюбии. Отсюда проистекает и жгучая страсть к соперничеству, когда люди
предаются спорам и раздорам. Действительно, у главарей обеих городских
партий на устах красивые слова: "равноправие для всех" или "умеренная
аристократия". Они утверждают, что борются за благо государства, в
действительности же ведут лишь борьбу между собой за господство...
Благочестие и страх перед богами были для обеих партий лишь пустым
звуком, и те, кто совершал под прикрытием громких фраз какие-либо бесчестные
деяния, слыли даже более доблестными..."
И в заключение этого весьма поучительного отрывка:
"... Все были твердо убеждены лишь в том, что всеобщей безопасности нет
и поэтому каждый должен заботиться о своей собственной безопасности и не
доверять другим. И как раз люди менее развитые и менее образованные большей
частью и одерживали верх в этой борьбе. Ведь, сознавая собственную
неполноценность и опасаясь, что в силу духовного превосходства и большей
ловкости противников попадут в ловушку, они смело прибегали к
насилию".(История, III, 81-83)
Процитированный отрывок у Фукидида служит комментарием к описанию
кровавых событий на острове Керкира, которые происходили все в том же 421 г.
Этим описанием я намерен закончить главу. Но сперва, пусть с нарушением
хронологии, хочу привести один пример демагогической и зловещей логики,
выступающей под лицемерной маской заботы о народе. События происходят в
Сицилии, в 415 г. Народное собрание города Сиракузы обсуждает невероятный
слух о том, что на них войной идет афинский флот. Почему этот слух казался
сиракузцам невероятным, будет ясно из материала следующей главы. А пока
послушаем в пересказе Фукидида выступление на собрании вожака
демократической партии - некоего Афинагора. Из контекста его речи ясно, что
демократы в Сиракузах не стоят у власти, а только рвутся к ней. Вот и
интересно - каким путем? Афинагор начинает с выражения уверенности в том,
что поход афинян невозможен.(Тем временем они уже плывут к Сицилии). Далее,
не утруждая себя доказательствами, он приписывает злонамеренное
распространение слухов о войне своим политическим противникам и на этом
основании ... . Впрочем, пусть скажет сам:
"А здесь у нас есть люди, которые измышляют ложные и несбыточные
истории, и это - не в первый раз. Но я знаю, что они стараются такими или
еще более зловредными выдумками или поступками запугать наш народ и самим
захватить власть в городе.
И я опасаюсь, как бы в конце концов их попытки в самом деле не
увенчались успехом. Ведь мы неспособны, пока не попадем в беду, своевременно
принять меры предосторожности и, раскрыв замыслы врагов, наказать их. Именно
поэтому наш город так редко пользуется миром и постоянно раздираем смутами.
Мы куда больше страдаем от внутренних распрей, чем от внешнего врага, а
иногда даже подчиняемся тирании или произволу немногих. Если вы только
пожелаете меня поддержать, я постараюсь на этот раз по возможности
предотвратить подобные бедствия. На вас, большинство народа, я буду
действовать убеждением, а этих злоумышленников придется наказывать, и не
только пойманных с поличным (ведь уличить их трудно), но наказывать их нужно
уже за те зловредные умыслы, которые они осуществили бы, если бы были в
состоянии.(Подчеркнуто мной - Л.О.) Ведь вражеские замыслы следует пресекать
еще до их претворения в действие: кто не принял заранее мер
предосторожности, тот пострадает сам".(Там же, VI, 38)
Вот так-то, дорогой читатель! Но вернемся к событиям 421 года.
До сего момента я цитировал более или менее общие рассуждения по поводу
междоусобной борьбы, охватившей Элладу. Теперь приведу для примера
конкретное описание того, как она выглядела. Как было обещано, речь пойдет о
событиях, происходивших в 421 г. на острове Керкира. Для экономии места
вкратце перескажу их начало. Олигархи составляют заговор, убивают в Совете
вождя народной партии Пифия и еще 60 человек советников из народа,
захватывают власть в городе. Однако сторонники демократии оказывают
вооруженное сопротивление. Обе стороны посылают на поля за рабами, обещая им
свободу. Демократы одерживают верх. Поджоги. Город в огне. Подходят афинские
корабли. Более 400 человек олигархов укрываются в святилище Геры и садятся
там, - как молящие о защите, - у алтаря. Является спартанская эскадра,
начинается морской бой. Но на подходе большой афинский флот. Спартанцы
уходят. И начинается расправа. Вот как ее описывает Фукидид:
"... демократы принялись убивать в городе тех из своих противников,
кого удалось отыскать и схватить... Затем, тайно вступив в святилище Геры,
они убедили около 50 находившихся там молящих выйти, чтобы предстать перед
судом, и осудили всех на смерть. Однако большая часть молящих не согласилась
выйти. Когда они увидели, что происходит с другими, то стали убивать друг
друга на самом священном участке. Некоторые повесились на деревьях, а другие
покончили с собой кто как мог.
В течение семи дней, пока Евримедонт после своего прибытия с 60
кораблями оставался на острове, демократы продолжали избиение тех сограждан,
которых считали врагами, обвиняя их в покушении на демократию. В
действительности же некоторые были убиты из личной вражды, а иные - даже
своими должниками из-за денег, данных ими в долг. Смерть здесь царила во
всех ее видах. Все ужасы, которыми сопровождаются перевороты, подобные
только что описанному, все это происходило тогда на Керкире и, можно
сказать, даже превосходило их. Отец убивал сына, молящих о защите силой
отрывали от алтарей и убивали тут же. Некоторых даже замуровали в святилище
Диониса, где они и погибли".(III, 81)
После этого описания Фукидид и дает свой цитированный выше комментарий.
Он его начинает словами:
"До такой неистовой жестокости дошла эта междоусобная борьба. Она
произвела ужасное впечатление потому, что подобное ожесточение проявилось
впервые. Действительно, впоследствии весь эллинский мир был потрясаем
борьбой партий".(III, 82)
Насколько объективен Фукидид? Не был ли он сам сторонником олигархии?
Уж очень тягостное впечатление оставляют описание расправы на Керкире и речь
Афинагора в Сиракузах. Нет, пожалуй, это подозрение с него надо снять. Ведь
он не скрывает, что резню на Керкире начали олигархи. Кроме того вспомним, с
каким уважением он рассказывал о Перикле. Ниже я буду цитировать Фукидида в
связи с олигархическим переворотом в Афинах - симпатии к олигархам там тоже
не видно.
Надо полагать, что коварством и жестокостью вожди демократов и
олигархов стоили друг друга. А народ... Когда, поддавшись массовому психозу,
народ бывает охвачен паникой или яростью, он превращается в обезумевшую
толпу, способную на любую дикость.
Мысли мои невольно обращаются к иным, позднейшим временам. Неужели
всегда борьба идеологий должна выливаться в кровавую баню? Хочется верить,
что это не так, что ныне человечество вступило в более просвещенную и
гуманную эпоху...
