3. Впервые наука приходит в уголовную полицию, но не находит
поддержки
Пост писаря Бертильон занял 15 марта 1879 года. Спустя четыре месяца стало
ясно, что история сделала удачный выбор, посадив именно его в пыльный угол
полицейской префектуры Парижа.
Бертильон вырос в доме, где стремление к познанию закономерностей природы
было невероятно сильно. Уже с детства ему было знакомо имя Чарлза Дарвина,
революционная книга которого "О происхождении видов" опровергла догму библейской
сказки о сотворении мира и доказала, что все живые существа являются результатом
длительного процесса биологического развития. Бертильон слышал также о Луи
Пастере, открывшем мир бактерий; о Дальтоне, Гей-Люссаке, Берцелиусе, которые
развивали химию; он узнал об анатомах, физиологах и биологах. Часто Бертильон
сидел у ног деда, когда тот исследовал растения, подразделял их на виды и
семейства, систематизируя по алфавиту. Он был свидетелем того, как дед и отец
производили измерения черепов людей разных рас, чтобы установить, имеется ли
связь между формой головы и духовным развитием человека. Много раз он слышал имя
Кетле — человека, стремившегося доказать, что строение человеческого тела
подчинено определенным законам. Еще ребенком он стоял вместе с отцом и дедом
перед "кривыми Кетле", которые показывали, что размеры человеческого тела имеют
определенную закономерность. Отец и дед проверяли утверждение Кетле, что нет на
земле двух человек, у которых совпадали бы размеры отдельных частей тела и что
шанс встретить двух совершенно одинаковых по росту людей расценивается как один
к четырем.
И вот в июле 1879 года, когда Бертильон, изнемогая от парижской жары, сидел и
до одурения заполнял трехтысячную или четырехтысячную карточку, его вдруг
осенила идея, которая родилась, как он позднее признавался, от сознания
абсолютной бессмысленности его работы и одновременно из воспоминаний детства.
Почему, спрашивал он себя, напрасно тратятся время, деньги и усилия людей на
установление тождества уголовников? Почему цепляются за старые, грубые,
несовершенные методы, когда естествознание установило возможности безошибочно
отличать одного человека от другого по размерам тела?
Бертильон не знал, что еще 19 лет назад, в 1860 году, директор тюрьмы Луван,
Стивенс, безуспешно предлагал, ссылаясь на учение Кетле, измерить части тела
всех взрослых преступников. При этом он рекомендовал производить следующие
измерения: объем головы, длину ушей, длину стопы, рост и объем груди. Он был
уверен, что полученные таким путем данные можно будет использовать при розыске
преступников вопреки их переодеваниям, маскировке, смене имени.
Бертильон вызвал удивление и насмешки других писарей, когда в конце июля стал
сравнивать фотографии арестантов. Он сравнивал форму ушей и носов. Громкий смех
вызвала просьба Бертильона разрешить ему обмерять регистрируемых заключенных. Ко
всеобщей потехе ему это позволили. С мрачным ожесточением он за несколько недель
обмерил довольно большое число арестованных. Измеряя их рост, длину и объем
головы, длину рук, пальцев, стоп, он убедился, что размеры отдельных частей тела
разных лиц могут совпадать, но размеры четырех, пяти частей тела одновременно
никогда не будут одинаковы.
Душная жара августа вызвала приступы мигрени и носовые кровотечения, но
Бертильона, казалось бы никчемного и бесцельного, захватила "власть идеи". В
середине августа он написал доклад, в котором изложил, как можно безошибочно
идентифицировать преступников. Этот доклад он направил Луи Андрие, занимавшему с
марта 1879 года пост префекта полиции Парижа, но не получил никакого
ответа.
Бертильон продолжал работать. Каждое утро, до начала работы, он посещал
тюрьму Ла Сантэ. Там тоже насмехались над ним, хотя и разрешали производить
измерения. Когда 1 октября его повысили в должности, он передал префекту второй
доклад, в котором, ссылаясь на закон Кетле, отмечал, что размеры костей
взрослого человека всю жизнь остаются неизменными. Он утверждал: если
вероятность совпадения роста людей представляет собой соотношение 4: 1, то рост
плюс еще одно измерение, например длина тела до пояса, уменьшают вероятность
совпадения до 16: 1. Если же сделать 11 измерений и зафиксировать их в карточке
уголовника, то по исчислениям вероятности шанс найти еще одного уголовника с
такими же данными составит 4 191 304: 1. Если оперировать четырнадцатью
измерениями, то этот шанс снизится до соотношения 286435456: 1. Набор частей
тела, которые можно подвергнуть измерению, очень велик: кроме роста человека,
можно измерить длину и ширину его головы, длину пальцев, предплечья, стоп и т.
д. "Все имеющиеся способы идентификации поверхностны, ненадежны, несовершенны,
порождают ошибки", — писал он. Его же метод вселяет абсолютную уверенность и
исключает ошибки. Кроме того, он, Бертильон, разработал систему регистрации
карточек с данными измерений преступников, благодаря которой за несколько минут
можно установить, имеются ли данные арестованного в картотеке.
Бертильон сослался на своего отца, который при систематизации
антропологических измерений всегда различал три группы: большие, средние и
мелкие. Очень просто, объяснял он дальше, разделить, например, 90000 различных
карточек так, что любую из них можно будет легко найти: если на первом месте в
карточке обозначена длина головы и эти данные подразделены на большие, средние и
мелкие, то в каждой группе будет по 30000 карточек; если на втором месте в
карточке обозначена ширина головы, то, согласно того же метода, будет уже девять
групп по 10000 карточек. При учете одиннадцати данных в картотечном ящичке
окажется от трех до двенадцати карточек.
То, что казалось Бертильону само собой разумеющимся и простым, непосвященному
представлялось на первый взгляд запутанным и непонятным. Вследствие пробелов в
образовании Бертильон не умел четко выражать свои мысли. Будучи убежденным в
правоте своего дела, он с нетерпением ожидал ответа, так как вдруг понял, что
нашел "смысл жизни и сможет доказать, что он не безнадежный случай и не белая
ворона в семье".
Бертильон ждал ответа почти две недели. Затем наступил долгожданный день,
когда префект вызвал его к себе. Бледный и взволнованный, сгорая от нетерпения,
переступил Бертильон порог кабинета Луи Андрие, но вынужден был пережить большое
разочарование. Луи Андрие был политиком из числа республиканцев, которого судьба
случайно сделала префектом полиции. Он никогда не интересовался ни статистикой,
ни математикой и очень слабо разбирался в работе полиции. Так как сам он ничего
не понял в докладе Бертильона, то передал его Гюставу Масе — шефу Сюртэ.
Масе был опытным работником, но питал отвращение ко всякого рода теоретикам и
теориям. Он был практиком и начал свою службу в Сюртэ низшим чином. Будучи
инспектором, Масе прославился благодаря успешному расследованию одного
парижского убийства, так называемого дела Вуарбо, в 1869 году.
В колодце были найдены части расчлененного тела, тщательно зашитые в
коленкор. Весь Париж пришел в волнение. Масе благодаря своей наблюдательности и
сообразительности не только смог проследить путь от ужасной находки к портному
по имени Вуарбо, но и доказать, что тот в своей комнате расчленил труп. Способ,
которым ему удалось блестяще провести это доказательство, свидетельствовал о
дедуктивных способностях Масе. Исходя из предположения, что при расчленении
трупа проливается много крови, Масе обследовал деревянный пол в жилище портного
Вуарбо. Но на тщательно вымытом полу подозрительных следов обнаружено не было.
Он лишь заметил, что пол неровный. В присутствии Вуарбо Масе налил на пол воды и
велел поднять доски в тех местах, где вода скапливалась и просачивалась в щели.
Под досками пола было обнаружено много крови. Вуарбо пришлось признаться, что он
ограбил, убил и затем расчленил труп своего приятеля по имени Бодасс.
Масе раскрыл много дел дедуктивным методом, играющим в криминалистике и
сейчас большую роль. Но он верил исключительно в опытность, интуицию и в
"фотографическую память", поэтому, естественно, отклонил предложения Бертильона.
В своем докладе на имя Андрие Масе писал, что полиция, по его мнению, не место
для экспериментов теоретиков, и Андрие с ним согласился.
Префект встретил Бертильона словами: "Бертильон! Я полагаю, вы — писарь
двадцатого сорта и лишь восемь месяцев работаете у нас. Так? И вы уже хотите
делать открытия?... Ваш доклад — это же анекдот..." Бертильон нерешительно
ответил: "Господин префект, если вы разрешите..." Андрие разрешил. Но Бертильон
не умел вразумительно выражать свои мысли, тем более, когда волновался. Префект
грубо прервал его и предупредил, чтобы он больше не надоедал своими идеями,
иначе его моментально уволят. В то время как Бертильон, убитый горем и злой,
возвращался в свой "угол", Андрие просил его отца позаботиться о том, чтобы сын
занимался порученной ему работой и не вмешивался в дела, которые его не
касаются. Иначе он будет вынужден уволить писаря.
Доктор Луи Адольф Бертильон пережил столько разочарований и горьких минут
из-за сына, что вызвал его немедленно к себе и потребовал объяснений. С
раздражением взял он доклад сына, но, когда прочитал, тут же успокоился. "Прости
меня, я уже не надеялся, что ты сможешь найти себя. Но этот доклад — твой
собственный путь. Это примененная на практике наука. Это означает для полиции
революцию. Я сам все объясню Андрие... Он должен понять... Должен..."
Луи Адольф Бертильон на следующий же день посетил префекта и попытался его
переубедить. Андрие заколебался, но из-за своего престижа не отменил принятого
решения. Есть только один шанс: Андрие не вечно будет префектом, придется
подождать до его отставки.
Луи Адольф Бертильон не раз посылал к префекту людей, состоящих в одной
партии с Андрие, с ходатайством на эксперимент, но префект не отменил своего
решения. Итак, нужно подождать нового префекта. Не так уж долго. Но что значило
"не долго" для Бертильона? Один год? Два, пять, десять лет? Снова работа писаря,
в бессмысленности которой он был глубоко убежден. Он знал правильный путь и не
имел возможности идти им. Альфонса Бертильона вновь охватило безразличие,
которое и ранее губило всю его жизнь. Только благодаря отцу на этот раз он
выстоял и доказал свою правоту.
Луи Адольф Бертильон не мог предполагать, что в это же время на другом краю
земли еще два человека пытались разрешить ту же проблему, которую так неожиданно
разрешил его сын Альфонс Бертильон.