Ожесточившись, он поехал в Париж, чтобы сообщить об этом Бертильону. Во
французской столице Спирмэн попал в обстановку, во многом изменившуюся. Тот
факт, что англичане искалечили бертильонаж, задел Бертильона за живое и вызвал у
него раздражение. Но в это время произошли события, отодвинувшие неприятности с
англичанами на второй план. Спирмэн встретил в Париже специалистов по вопросам
полиции со всех концов Европы, ожидавших приема у Бертильона для ознакомления с
его системой. Здесь были ученые — от доктора Бехтерева из Санкт-Петербурга и
Сергея Краснова из Москвы до доктора Штокиса из Льежа и шефа службы
идентификации берлинской криминальной полиции фон Гюллесема.
|
Парижский Дворец
юстиции |
Пока в Лондоне шли споры, Париж и чердак Дворца юстиции превратились, как
выразился один современник, в "Мекку полицейской администрации". Система
Бертильона победным маршем шествовала по континентальной Европе. Шефы полиции
европейских стран, сознавая несовершенство своих систем идентификации,
отправлялись к Бертильону, не имея никакого представления с дактилоскопии. В
1896 году доктор Штокис и доктор Делавалье создали в Бельгии частное бюро
идентификации, которое работало по системе Бертильона. Испания оборудовала в
своих тюрьмах антропометрические кабинеты. В Италии первый такой кабинет создал
профессор Диблазио в Неаполе. Профессор Оттоленги, судебный медик в Сиене,
ставший одним из первых крупных криминалистов в Италии, преподавал методы
Бертильона. Он был таким страстным приверженцем "устного портрета", что одно
время регистрировал даже "произвольные и непроизвольные формы движения"
заключенных, а также "психические приметы", как, например, "память". Для
установления таких примет он предлагал сложные аппараты — динамометры и
пластисмографы. Бертильонаж ввели также в Португалии, Дании и Голландии. В 1896
году антропометрию начали вводить в городах и землях Германской империи: шеф
дрезденской криминальной полиции, член правительственного совета Кёттинг
оборудовал в столице Саксонии антропометрическое бюро, чем выделил свое имя на
довольно бесцветной картине, какую представляла собой разрозненная криминальная
полиция Германии тех лет. Прошло три четверти века с тех пор, как в Берлине,
столице самой крупной немецкой земли Пруссии, из малополезной группы ночных
сторожей и служащих полиции была создана унифицированная полиция.
В 1822 году в Берлине расследованием преступлении занимались три полицейских
в гражданском платье. С тех пор, однако, в Германии не появились ни Сюртэ, ни
Скотланд-ярд, ни какая-либо криминальная полиция, с именем которой были бы
связаны слава или легенды. Это произошло не только из-за отсутствия идей и
рассудительности у прусского чиновничества. Кто из немецких криминалистов
написал бы мемуары, подобные мемуарам Масе, или сделался бы героем сенсационных
уголовных приключений, как Горон! Это зависело также от того, что в Германии тех
лет не было почти ни одного писателя, который выбрал бы темой своих произведений
появление детективов, как это сделали англичане Чарлз Диккенс, Уилки Коллинз и
позднее Конан Дойль или француз Эмиль Габорио.
"Молькенмаркт" — этот древний, мрачный угловатый комплекс зданий, в котором
до 1891 года помещался берлинский полицейпрезидиум, и его новое здание на
Александерплатц не вдохновляли фантазию. Это относилось и к Четвертому отделу,
который с 1854 года приблизительно соответствовал Сюртэ или лондонской
криминальной полиции. Не лучше обстояло дело и в других немецких землях.
|
Полицей-президиум на
Александрплатц - с 1885 по 1945 год резиденция криминальной полиции в
Берлине |
Когда советник Кёттинг ввел в Дрездене бертильонаж, он не знал, как, впрочем,
и все другие шефы немецких криминальных полиций, что уже восемь лет назад, в
1888 году, один берлинский ветеринар, доктор Вильгельм Эбер, подал в прусское
министерство внутренних дел докладную записку, которой суждено было стать
интереснейшим документом в истории дактилоскопии. Если бы к этой докладной
записке отнеслись с большим вниманием, то на долю прусской полиции, может быть,
выпала бы роль участника создания дактилоскопии. Эбер почти так же, как доктор
Фулдс, открыл криминалистические возможности отпечатков пальцев на месте
преступления. Благодаря отпечаткам окровавленных рук, которые оставляли на
полотенцах мясники и ветеринары берлинской бойни, Эбер обратил внимание на
папиллярные образования на руках и пальцах. Многочисленными опытами он также
установил, что рисунок их различен. Через некоторое время по отпечатку на
полотенце Эбер уже мог установить, кто им пользовался. Он, как и Фулдс, пришел к
выводу, что по отпечаткам рук и пальцев, оставленным на месте преступления,
можно было бы уличать преступников. К своей докладной записке в министерство
внутренних дел он приложил ящичек с принадлежностями для снятия отпечатков
пальцев рук, заметив при этом, что он получал предметы, которых касались
неизвестные ему люди, и по отпечаткам на них мог определить этих людей. С
помощью паров йода, добавлял он, можно сохранить отпечаток руки, в котором
отчетливо видны папиллярные линии.
8 июня 1888 года президент берлинской полиции фон Рихтхофен возвратил
докладную записку Эберу и сухо заметил: "Насколько компетентные служащие помнят,
никогда еще не удавалось реконструировать отпечатки руки по следам на дверных
ручках, стаканах и других подходящих для этого предметах". И когда Саксония
первой из германских государств ввела бертильонаж, предложения Эбера были
забыты.
Советник Кёттинг пытался пригласить в Дрезден полицейских президентов всех
германских земель, чтобы заинтересовать их методом Бертильона. Он боролся за
проведение Всеобщей конференции немецкой полиции, но его усилия пропали даром
из-за местнических интересов земель и их полицейских учреждений. Между тем шеф
гамбургской криминальной полиции Рошер ввел антропометрию, за ним последовал
Берлин. В 1897 году собралась наконец конференция немецкой полиции. К радости
Кёттинга, она приняла решение о введении бертильонажа во всех немецких землях и
о создании в Берлине центральной картотеки. "Покорение всей Германии" явилось
для Бертильона одним из величайших его триумфов. Прошел еще год, и Австрия также
"покорилась" (как говорили в Париже) бертильонажу.
Пятью годами раньше, в 1892 году, австриец Ганс Гросс выступал за введение
антропометрии. Это был один из первых криминалистов Австрии. Ганс Гросс родился
в Граце в 1847 году. Еще студентом он понял все несовершенство методов
идентификации прежде всего сельской криминальной полиции, служащие которой,
бывшие унтер-офицеры, исполняли свои обязанности, полагаясь на доносы сыщиков, и
старыми утвердившимися методами добивались признаний от обвиняемых. И когда
после 1869 года Гросс стал работать следователем в промышленном районе Верхнего
Штайермарка, знакомство с деятельностью криминальной полиции привело его в ужас.
Если вообще велась какая-нибудь работа по расследованию преступлений, то только
следователями. Гросс же, хотя и изучал законодательство в университете, о
криминалистике не получил ни малейшего представления. Зато он в
противоположность другим следователям тех лет обладал даром воображения. Гросс
чувствовал, как необходимо создать для криминалистики новый моральный и прежде
всего научно-технический фундамент. При этом он, будучи юристом, не имел
специальных знаний в области чистого или прикладного естествознания. Но,
увлеченно изучая все имевшиеся в его распоряжении журналы и книги, он пришел к
выводу, что едва ли есть такое техническое или естественнонаучное достижение,
которое не могло бы способствовать раскрытию преступлений. Гросс занимался
основами химии и физики, фотографией и микроскопией, ботаникой и зоологией и
через 20 лет упорного труда написал книгу "Опыт следователя", которая стала
первым учебником по научной криминалистике и сделала имя Гросса известным во
всем мире. Он называл ее "настольной книгой следователя". В 1888 году Гросс
впервые узнал о бертильонаже. Само собой разумеется, он тотчас приступил к
обмериванию. И в первом издании своего учебника 1892 года он решительно выступил
за введение антропометрии в Австрии.
Когда министр внутренних дел Австрии 3 апреля 1893 года распорядился о
создании в Вене антропометрического бюро, он был убежден, что обеспечил свою
страну новейшим техническим достижением в области полицейской службы. Он, так же
как и министры внутренних дел и шефы полиции других европейских государств, не
мог предполагать, что за тысячи километров от Европы, в другом полушарии, тем
временем происходили события, которым суждено было в корне подорвать это
убеждение. Но кто в Европе думал в те времена о Южной Америке, кто думал о такой
стране, как Аргентина, когда заходила речь об использовании достижений науки в
работе полиции?